Захватывающие деяния искрометного гения - стр. 40

– Джеки Робинсон, – говорю я.

– Рэнди Джонсон, – говорит он.

– Джонни Бенч, – говорю я.

– Кто?

– Джонни Бенч. Кэтчер из «Редз».

– Уверен?

– В смысле?

– Никогда не слыхал о нем.

– О Джонни Бенче?

– Ага.

– И что?

– А то, что ты, может, сам его придумал.

Тоф собирает бейсбольные карточки. Он может назвать текущую стоимость любой своей карточки – а их у него тысячи, если добавить к его коллекции те, что достались в наследство от Билла. И тем не менее он ничего ни о чем не знает. Я остаюсь спокоен, хотя Тоф и заслуживает хорошего удара головой о стекло. Слышали бы вы, какой звук при этом получается. Очень необычный, даже он сам это признает.

Джонни Бенч? Джонни, блядь, Бенч?

– Не сомневайся, – говорю я. – Джонни Бенч.

Мы тормозим у пляжа. Я останавливаюсь здесь, потому что слышал о существовании пляжей вроде этого и еще потому, и как раз здесь, в нескольких милях от Монтары, сразу за широким изгибом шоссе, есть как раз такой пляж с табличкой: «Для нудистов». Мне вдруг становится очень любопытно. Я съезжаю на обочину, выскакиваю из машины…

– Приехали? – спрашивает он.

– Возможно, – говорю я растерянно, голова кружится…

И, не дожидаясь Тофа, обгоняя собственные сомнения, едва ли не бегом направляюсь ко входу. Это нормально? Я думаю, да. Нет, ненормально. Я знаю, что делать, я знаю, что будет правильно. Так? Так. Прекрасно. Нудистский пляж? Прекрасно. Нудистский пляж. Нудистский пляж. Мы идем ко входу. Бородатый мужик, сидящий на стуле с серой металлической коробкой на коленях, требует за вход по десять долларов с каждого.

– За него тоже десятка? – спрашиваю я, указывая на стоящего рядом со мной восьмилетнего мальчика в футболке с эмблемой Университета Калифорнии и в бейсболке козырьком назад, тоже с эмблемой Университета.

– Да, – говорит бородач.

Я смотрю через голову бородача в сторону утеса, пытаясь разглядеть пляж у его подножия и понять, стоит ли оно того. Двадцать долларов! За десятку там должны быть какие-нибудь очень впечатляющие обнаженные женщины, а не просто натурщицы из класса живописи. Это нормально. Это познавательно. Это естественно. Мы в Калифорнии! Все в новинку! Никаких правил! Будущее!

Я почти решился. Подхожу вплотную к бородачу и так, чтобы Тоф не слышал, пытаюсь выяснить, что да как.

– Так что, детям тоже можно?

– Конечно.

– Но ведь это как-то… странно.

– Странно? Что тут странного?

– Так ведь ребенок, понимаете ли. Не слишком ли это?

– Слишком что? Слишком много человеческого тела? – он говорит таким тоном, словно это я тут извращенец, он – Мистер Естественность, а я какой-то одежный фашист.

– Ладно, проехали, – говорю я. Идиотский пляж. Скорее всего, просто кучка голых бородатых парней, костлявых и бледнокожих.

Мы возвращаемся на шоссе, забираемся в красную «хонду» и продолжаем путь. Мимо серфингистов, через эвкалиптовую рощу перед Хаф-Мун-бэй, вокруг порхают птицы, кружатся над нами – они тут тоже для нас! – потом мимо скал перед въездом в Сисайд, далее дорога становится немного более пологой, затем еще несколько поворотов и – вы видели это гребаное небо? В смысле вы, бля, вообще были когда-нибудь в Калифорнии?

Из Чикаго мы уезжали впопыхах. Распродали большую часть вещей – все то, что не хотели брать с собой, – воспользовавшись услугами деловитой женщины, которая пришла, все оценила и связалась с нужными людьми, – явно у нее имелся список энтузиастов, всегда готовых скупить имущество недавно умерших, кому она и сообщила, что по адресу Вейвлэнд, 924, распродажа; мы в это вообще не вмешивались. Разошлось почти всё, мы оставили только кое-что из игрушек Тофа, несколько кофейных кружек и разрозненное столовое серебро. Все это, а также то, что не удалось продать, мы упаковали – получилось, кстати, много, коробок шестьдесят, – погрузили в фургон и сейчас храним в гараже дома на Спрюс-стрит. Билл продал мамину машину, а Бет продала машину отца и купила джип, а я расплатился с банком за «хонду», которую мы совсем недавно купили на пару с отцом, чтобы мне было на чем добираться до дома на выходные.