Захватывающие деяния искрометного гения - стр. 37

, жмешь на педали, едешь против ветра и туда, и обратно, холмы тянутся на много миль вперед, до самого Ричмонда с его фабриками, электростанциями и огромными цистернами, хранящими смертоносные и животворящие вещества; велосипедная дорожка тянется туда, и слева вдали виден Залив, а справа все тянутся и тянутся холмы, пока наконец в двадцати милях на востоке, ну или на северо-востоке, не вырастает гора Дьябло – королева мохеровых холмов. Параллельно и перпендикулярно тропинкам располагаются огороженные жердями и проволокой загоны, где пасутся коровы и иногда овцы, и все это в минутах ходьбы от нас, от нашего дома, прямо за которым проходит туристическая тропа, почти упирающаяся в огромную скалу Гротто-Рок, которая торчит в двадцати футах от нашей задней террасы; и случаются дни, когда мы с Тофом завтракаем на крыльце, и солнце безумно радо нашему присутствию, и словно из ниоткуда возникают туристы, с улыбками и слезами гордости на лицах, мужчины и женщины, всегда попарно, в шортах цвета хаки, коричневых кроссовках и кепках козырьком назад, возникают у подножия скалы, потом оказываются на вершине, большие пальцы просунуты под лямки рюкзаков, они вырастают перед нами, а мы завтракаем на своей террасе из красного дерева в двадцати футах от них.

– Привет! – говорим мы с Тофом, слегка взмахивая руками.

– Привет, – откликаются они, удивившись, увидев нас, завтракающих, недалеко от них.

Это приятное мгновение. Но потом становится неловко, потому что вот они, на вершине, в конце своего маршрута, и им хочется только одного – присесть ненадолго, полюбоваться открывающимися видами, но они не могут не замечать двух людей, неотразимо привлекательных людей – Тофа и меня, – сидящих в каких-то двадцати футах от них и поедающих хлопья с яблоком и корицей прямо из коробки.

Мы проезжаем через городки Хаф-Мун-бэй, Пасифика и Сисайд, слева кондоминиумы, справа серфингисты, океан взрывается розовым. Мы проезжаем мимо ликующих эвкалиптов и раскачивающихся сосен, солнце отражается от встречных машин, и кажется, что они едут прямо на нас, и я вглядываюсь через лобовые стекла в лица водителей, в поисках какого-нибудь знака, понимания, доверия и улавливаю это доверие, и они проезжают мимо. Наша машина страшно дребезжит, я включаю радио, потому что могу. Я барабаню ладонями по рулю, потому что могу. Тоф смотрит на меня. Я киваю со значительным видом. В этом мире, в нашем новом мире, будет рок. Мы отдадим дань уважения таким группам, как Journey, особенно если время для «Двух по вторникам»[43], а значит, одной из песен точно будет:

Просто девчонка из маленького городка…

Бывают моменты, когда меня беспокоит выражение лица Тофа, когда я пою по-настоящему, с вибрато и всем таким прочим, пропеваю гитарные партии, – у него такое выражение, которое малознакомые люди могут принять за откровенный страх или отвращение, но я-то знаю, что это благоговение. Я понимаю такое благоговение. Я заслуживаю его благоговения. Я выдающийся певец.

Мы подыскали для Тофа школу, симпатичную маленькую частную школу под названием «Блэк-Пайн-Серкл», и ему назначили практически полную стипендию, хотя мы, в общем, без труда могли бы оплатить его обучение. У нас есть кое-какие деньги – от продажи дома и отцовская страховка, которую он оформил незадолго до смерти. Так что все было в порядке. Но поскольку мир нам задолжал, мы не отказываемся от халявы. Это в основном заслуга Бет, ей должны столько же, а может, и больше, чем нам с Тофом, и ей замечательно удается извлекать деньги из нашей ситуации. Так, ей не пришлось платить за обучение в юридическом колледже благодаря (юридическому) статусу матери-одиночки. Даже если бы и пришлось платить, Бет все равно была бы – и есть – без ума от счастья по поводу возвращения к учебе уже осенью. Через несколько месяцев она снова ускользнет в этот мир и позволит ему овладеть собой, стереть все, что было в прошлом году. У нее голова идет кругом, мы наслаждаемся летом, потому что нам все должны. Я ничем особым не занимаюсь. Мы с Тофом играем во фрисби и ходим на пляж. Я записался на занятия по росписи мебели и отношусь к ним очень серьезно. Я провожу немало времени во дворе, перекрашивая мебель, – применяя навыки, полученные за двенадцать лет художественного образования, я раздумываю о том, чем буду заниматься в более глобальном плане, что именно я буду делать с точки зрения будущего. Мне кажется, моя мебель хороша – я покупаю ее в комиссионных магазинах, это главным образом журнальные столики, которые я шлифую, а потом расписываю лицами толстяков, потерянными носками и голубыми козлами. Меня не оставляет мысль, что мне удастся их продать, я найду бутик где-нибудь в городе и буду продавать их, скажем, по тысяче долларов за штуку, и покуда я тружусь над очередным столом, погрузившись в процесс, решая уникальные проблемы нового шедевра, –