Заговорщик - стр. 17
– Я вот так поразмыслил, – чуть не раздирая шапку, промямлил ярыга. – На дворе как осень аль весна, так слякоть и грязь – ни пройти, ни проехать, ни в сапогах чистых ступить, сколько соломы у крыльца ни кидай. Опять же, после дождя тяжко. Ну, и дозволил себе… Я у князя Воротынского так видел, как письмо твое, княже, два года тому относил. Мостовая, она тяжко и дорого выходит. Хлопотно сие больно, землю всю ровнять, засыпать, трамбовать, выкладывать… А здесь смерды лаги кинули, хворосту, веток, щепы мы набросали на пол-локтя, дабы сырость от земли не поднималась, да доской сверху и покрыли. Хоть малым детям в черевичках круглый год ходить, хоть гостям в сапогах с самоцветами, хоть на карете заезжай – все едино ни соринки не прилипнет. Щелочки тут оставлены, так то дабы вода стекала, не застаивалась в сырость. И не дорого сие стало, а…
– Молчи, – вскинул палец Андрей. – Хватит оправдываться. Ты молодец и сделал все отлично. Проси себе награду, какую захочешь. Только подумай хорошенько, чтобы не прогадать.
– Ага, – встрепенулся ярыга и наконец-то распрямился, став похожим на приказчика.
– Не ага, а благодарствую, тютя! – заехав сбоку, Пахом легонько шлепнул его плетью по спине.
– Ой, прости, княже, – испугался Еремей, вцепился себе в волосы, явно забыв, что шапка уже в руке, и принялся торопливо и низко кланяться.
– Успокойся, плешь себе устроишь, – хлопнул его по плечу Зверев. – Лучше беги печи топить. Холодно небось в доме.
– Через день протапливаю, княже, – замотал головой тот. – Морозу и сырости нигде нет. Вот те крест, нигде.
– Беги, сказано, – опять огрел его плетью Пахом и спрыгнул на доски. – А что, и впрямь ладно, княже. Глуп приказчик здешний, но молодец.
Еремей уже подтрусил к крыльцу, едва не сбив на ходу вышедшую с ковшом женщину.
– Пахом, пару человек отправь баню топить, остальные пусть лошадьми занимаются. Тут ныне дворни нет. – Князь двинулся навстречу Саломее, закутанной в шали и платки с ног до головы. Только голубые глаза с длинными ресницами проглядывали в узкую, словно в парандже, щель. Принял ковш с теплым сытом, немного отпил.
– Прости, княже, сбитень варить не для кого, – повинилась приживалка. – Оттого и нечем попотчевать достойно. Кабы знать!
– Надеюсь, после бани-то найдешь, чем угостить? Не умрем с голодухи?
– Как можно, батюшка?! – округлила глаза Саломея. – Сей же час огурчиков да грибков принести могу, рыбки копченой, вина заморского поставить. Погреб полон, токмо и ждет, кто его раскроет. А пока паритесь, и курочек запечь успею, и селедочки почистить, и ветчины зажарить.
– Ну, так беги, собирай. Мужики со мной все голодные.
Оставшись один, он прошелся по запорошенным снегом доскам, пристукнул каблуком. Стало обидно: только налаживается все вокруг, краше становится и богаче. Две дочки растут, жена красавица, дворец в Москве и княжестве обустроились, люди, поместье… И вот те на – погибать пора.
Умирать Андрею совсем не хотелось. Остро, обидно, до слабости в коленках. В душе постоянно билась надежда – что нет, не получится ничего. Не послушает его царь, не поверит в грамоту, или заплатят ливонцы положенную дань. Не будет войны – и не придется умирать. Но отступать Зверев не желал. Его стране требовался выход к Балтике – и он сам, сразу, был готов заплатить за это жизнями. Хоть и чужими. Что же изменится, если среди прочих окажется и его собственная жизнь? Не боишься посылать за Калинов мост других – нечего тогда и самому отнекиваться.