Заговор против Гитлера. Деятельность Сопротивления в Германии. 1939-1944 - стр. 46

Адмирал вновь оказался слишком щепетильным. Для него все это сильно смахивало на откровенную охоту за людьми, поэтому он и не захотел допускать ничего подобного.

Хотя Канарис лично и был противником организации убийства Гитлера, он понимал, что именно этот вариант в глазах все большего числа людей становился самой надежной дорогой к захвату власти. В конце концов он дал понять, что не будет мешать действиям тех, кто посчитает, что уничтожение Гитлера является единственным выходом.

Канарис и Остер также не были едины во мнении, за каким пределом начинается измена. Для них была очевидна уместность и даже необходимость борьбы с нацистским режимом как с политической, так и с моральной точек зрения. Однако Канарис всегда стремился строго определить, до каких пределов можно идти в этой борьбе. В течение ряда лет он напряженно и мучительно пытался провести границу между дозволенным и недозволенным, ту самую разделительную линию, которую Остер для себя решительно стер, когда ясно определил, что является его целью. «Мой дорогой Мюллер, – спросил Канарис во время беседы с ним, состоявшейся в мюнхенской гостинице «Регина» в 1942 году, – а не является ли, по вашему мнению, изменой стране то, что делают Остер и его люди?»

В этом вопросе было нелегко просто «согласиться о несогласии», признав, что их мнения различны. В других случаях такой подход срабатывал. Самыми главными факторами, лежавшими в основе их отношений, были общая ненависть к Третьему рейху и полное взаимное доверие относительно целей и намерений друг друга.

Было естественным и неизбежным, что Остер сыграл лидирующую роль в перестраивании рядов всех оппозиционных сил, когда европейская война стала суровой реальностью. Его надеждам на то, что сам факт кризиса станет искрой, из которой возгорится пламя выступления военных против режима, что было так близко в 1938 году, не суждено было сбыться. Но он надеялся, что в течение нескольких недель или месяцев возникнет повод для выступления, повод, которого он так страстно желал и который столь же страстно пытался вызвать[35].

Если судить по появляющимся время от времени шумным публикациям, посвященным отношениям между Остером и Беком, то наличие между ними тесных и довольно близких отношений было крайне маловероятным. Появившиеся в Германии публикации по этому вопросу психологически очень важны для понимания такого явления, как «проблема Остера». Многие из тех, кто с симпатией отзывался о роли Сопротивления в Германии и лично Бека, в то же время не до конца согласны с позицией Остера, предпочитая провести четкий водораздел между Остером и Беком. Они отмечают, что Остер, хотя и действовал самостоятельно, в то же время использовал авторитет Бека и преувеличивал свою собственную роль в качестве соратника и в известном смысле помощника этого очень уважаемого и почитаемого человека.

До 1938 года пути Бека и Остера навряд ли каким бы то ни было образом пересекались, и вполне возможно, что они ничего друг о друге не знали. Эта точка зрения подтверждается уже упоминавшимся письмом генерала Госсбаха профессору Ферстеру. Госсбаху ничего не было известно о каком–либо интересе Бека к Остеру и о том, что Бек вообще знал о его существовании. До 1938 года Бек держался на приличной дистанции от абвера из–за недоверия к Канарису, что было вызвано активной и глубокой вовлеченностью последнего во вмешательство Гитлера в гражданскую войну в Испании на стороне Франко; сам Бек против подобного вмешательства категорически возражал. Бек также был активным сторонником развития отношений с Китаем и считал, что люди Канариса придерживаются противоположного мнения по поводу политики Германии на Дальнем Востоке. Эти осложнения, если их можно таковыми назвать, исчезли, когда произошла история с Фричем, которая показала, что все военные должны держаться вместе, забыв о прежних разногласиях. В уже упоминавшемся свидетельстве генерала Гальдера говорится об очень близких и доверительных отношениях между Беком и Остером за несколько месяцев до Мюнхена. Как заместитель Бека на посту начальника штаба сухопутных сил, он видел, что Остер стал постоянным гостем в кабинете Бека и их встречи зачастую длились часами. Когда Ганс фон Донаньи, который вскоре стал работать в центре оппозиции в абвере, в предвоенные месяцы еженедельно приезжал в Берлин, они вместе с Остером каждый четверг отправлялись к Беку домой. К началу напряженной осени 1939 года они практически ежедневно бывали в доме Бека на Гетештрассе. В «штабе» оппозиции в абвере, как вспоминала пятнадцать лет спустя Кристина фон Донаньи, «Бек был просто хозяином, на которого все смотрели, которого все спрашивали и который отдавал приказы и распоряжения». Она вспоминает, что, когда по одному из вопросов, обсуждавшихся на Тирпиц–Уфер