Заговор головоногих. Мессианские рассказы - стр. 10
Чёрт подери, какая правда!
Мы сами были в «бедном челне», среди «чёрных изб» Малой Станицы, в «неведомом лучам» табачном тумане.
Мы сидели в «приюте убогого чухонца».
Мы находились на краю мира, в глухом углу империи, где было холодно и дико.
Всё как в пушкинских строках!
Поэтому-то нас и трясло как в лихорадке.
А Борис читал дальше:
В этих стихах слышалось обещание иного: дерзания, прорыва в большой мир, цветения чужеземных флагов, – избавление слышалось.
В этих стихах была не тупая поступь государства, а обетование простора.
Мы с Борисом Лучанским пили ядовитый алкоголь и курили грубый табак именно ради этого: отпущения на волю.
11. А он, пьяный в дым, опять читал на память:
И вот, когда он это читал, закутанный в синее облако, случилось нечто необыкновенное.
Чудо – вот что произошло.
Оно длилось всего минуту, а может, и короче, но было божественно.
12. Итак: вместо Бориса Лучанского из табачного тумана выплыл Александр Сергеевич Пушкин – поэтический гений, неугасимая лампада и огненный столп, дуэлянт и любовник, смутьян и аристократ.
Да, это был он – маленький, темноликий, с чёрными блестящими локонами, странными чертами лица и сияющими глазами то ли пророка, то ли отрока.
Только это был нищий Пушкин, совершенно обездоленный, родившийся в семье бедного еврея Зямы Иосифовича Лучанского.
Он учился в средней советской школе, потом в алма-атинском Художественном училище, но был оттуда изгнан.
Потом он жил со своей мамой в бараке, читал чудные книги, рисовал на бумаге акварельными красками и тушью, слонялся по геологическим экспедициям в качестве разнорабочего, служил сторожем в пожарном депо, опять рисовал на клочках ватмана, мечтал о мировой славе, влюблялся, пил, курил, родил дочь, совокуплялся под забором, нищенствовал, изрыгал проклятья…
Он уже не был величайшей звездой русской поэзии, чей памятник стоял в Москве на Страстной площади, но превратился в окончательно обалдевшего и ожесточённого, изголодавшегося и оказавшегося без всяких средств к существованию А. С. Пушкина, заброшенного беспощадной судьбой в яблочную Алма-Ату – на её самую ублюдочную, гнилую окраину.
Слово даю, я был свидетелем этого богоявления Пушкина – его возникновения из дымного облака в тёмную зимнюю ночь в Малой Станице в ранние годы брежневского правления.
Никогда мне этого не забыть…
13. А потом случилось катастрофическое.
Было уже, оказывается, три часа ночи, когда я увидел Пушкина.
Я сидел перед ним – ошалевший, упившийся и накурившийся, утопая в табачном мареве и благоговении.