Загадка о русском экспрессе - стр. 3
Под такой надежной крышей господа офицеры могли спокойно переждать любой артиллерийский обстрел. Только прямое попадание тяжелого снаряда могло превратить это великолепное убежище в привилегированную братскую могилу.
Впрочем, об опасности за такими толстыми стенами как-то забывалось. Внутри блиндажа было так тепло и уютно, что и война отсюда должна была восприниматься совсем не так, как из грязных, сырых нор, в которых ютились по ночам и в непогоду простые окопники. Даже зажиточный крестьянин позавидовал бы тем удобствам, с которыми господа офицеры обустраивали свой быт на передовой. Стены блиндажа были обшиты жердочками, пол здесь был не земляной, как в солдатских укрытиях, а настлан досками. Имелась печка, которая в холодную погоду обогревала землянку так, что она становилась теплей и уютней любой городской комнаты.
Между толстыми столбами, придерживающими крышу, прилажены полки с книгами. На вешалках висят шинели, фуражки, шашки, кобуры, полевые сумки, полотенца. Каждая офицерская кровать отделена занавесочкой. Получается вроде своего отдельного закутка, где вечером уставший от людей «Ваше благородие» может побыть наедине с собой, почитать книжицу. Неслыханная роскошь для солдата, который обречен всегда находиться на виду у сослуживцев. Да и пахло тут не грязными портянками и махоркой, а хорошим одеколоном и ароматным турецким табаком.
Перед самым приходом ефрейтора господа только отужинали. Прислужники из солдат бойко убирали с самодельного стола тарелки с остатками гарнира и жареного мяса, вытирали стол, меняли скатерть. Взамен они расставляли фарфоровые чашки, сахарницы, вазочки со сливочным маслом и джемом. Раскрасневшийся от напряжения рыжий ординарец с угодливой улыбкой тащил согретый трехведерный самовар. Другой нес бидон с только что надоенным молоком. Господа предпочитали пить чай и кофе с молоком, поэтому для них в ротном хозяйстве держали двух дойных коров.
Пока все готовилось для чаепития, офицеры сгрудились возле командира и с любопытством рассматривали перехваченное донесение. Только мужчина с погонами вольноопределяющегося на простой солдатской гимнастерке продолжал лежать на раскладной офицерской кровати, демонстрируя всем своим видом, что ему дела нет до события, которое внесло какое-то разнообразие во фронтовые будни. Не обращая внимания на оперный бас, вырывающийся из огромной трубы граммофона, он задумчиво перебирал струны гитары с большим красным бантом на грифе, устремив отрешенный взгляд в потолок. Это был Сергей Сапогов – ротный писарь.
* * *
Слушая, как убивший голубя ефрейтор отвечает на вопросы офицеров, Сергей заметил, что тот делает незаметное различие, деля офицеров на «настоящих» и «прочих». Настоящими для него были, конечно, командир роты, поручик Гурдов и подпоручик Чернышев. Их он уважительно именовал «вашблагородь». К бывшему же бухгалтеру прапорщику Кривошеину, который был призван в армию из запаса, Боков обращался просто «вашбродь», не особо напрягая язык.
А так как Сергей был всего лишь вольноопределяющимся, то есть формально обыкновенным рядовым, то по справедливости не имел права даже на «вашбродь». Ведь экзамена на офицерский чин Сергей по причине крайней рассеянности не сдал и даже полного университетского курса, дающего право в военное время на чин прапорщика, не окончил. Вот и выходило, что место в офицерском блиндаже он занимал не по праву.