Задержи дыхание и другие рассказы - стр. 6

Нас с мужем и дочкой позвали на похороны. Муж на работе, дочка учится, я решила, отвлекусь-ка сегодня от поисков работы. До того я ещё никогда не бывала на американских похоронах – за всю жизнь вообще всего два раза была. И многое показалось мне там непонятным, но самым странным было то, что мать Тайсона вынула из сумочки какую-то штуку, похожую на солонку, и стала трясти ею над могилой. Незнакомая мне традиция, я и представить не могу, что она означает. Не знаю, общепринятый или чисто личный ритуал исполняла мать, и тем более не уверена, что она рассыпала на могиле именно соль. В русской культуре важных гостей встречают подношением хлеба и соли, даже существует такое выражение «хлеб-соль», означающее гостеприимство. Но чем больше я думала, тем уместнее и этот ритуал мне казался. Как будто она заботилась, чтобы Тайсон всегда был обеспечен всеми благами, и посылала в его загробную жизнь такой вот привет.

Вместе со всеми я вернулась обратно в наш многоквартирный дом, на скромные поминки. Я думала о Тайсоне, о той семье в Safeway и о своей дочке, которая покрасила волосы в розовый цвет и перестала со мной разговаривать по дороге из школы домой, как бывало. Хозяин щенка тоже пришёл и всё время держал щенка на руках: то ли защищал его от нас, то ли искал в нём утешение, а может, и то и другое. Я выставила на стол в качестве своего вклада непочатую бутылку виски. Конечно, эмигрантскую болезнь не вылечишь алкоголем, но я не оставляю попыток. Плеснула себе и машинально отправилась на кухню, нашла солонку, высыпала немного соли себе в стакан. Получилось как соль на рану. Но нельзя же, чтобы всё это прошло совсем незаметно.

Мне почти сорок два, у меня счастливый брак. Двое детей. Мы живём в университетском городке в Южной Калифорнии, у мужа в местном университете постоянное место профессора на кафедре метеорологии, я работаю ассистентом на кафедре иностранных языков и литературы. Преподаю русскую литературу в контексте мировой культуры. И хотя я уехала из Советского Союза почти тридцать лет назад, мои корни по-прежнему значат для меня очень много. Когда меня спрашивают, откуда я родом, с гордостью отвечаю – из Ленинграда.

Мне было пятнадцать, когда родители против моей воли увезли меня в Нью-Йорк. Это «против воли» приводит в замешательство большинство моих американских друзей. Они просят растолковать. Но как? Ведь каждый вкладывает в воспоминания о доме что-то своё. Я делаю попытку поделиться своими единственным доступным мне способом – рассказываю истории.

Представьте, что вы сидите на галёрке в театре; задолго до вашего появления на свет он был настоящим дворцом, но сейчас половина кресел разваливается, штукатурка облупилась, на балконных балюстрадах зияют дыры от вывалившихся балясин, а когда действие начинается, занавес застревает. Выходит рабочий в синем комбинезоне, дёргает его и открывает сцену. Вам пятнадцать, слева от вас сидит подруга, с которой вы знакомы с десяти лет, справа другая – с ней вы дружите с шести. Поход в оперу – школьное мероприятие. На сцене сопрано признаётся в любви к баритону. Она в своей комнате, сконструированной по самым что ни на есть подлинным эскизам XIX века, только без четвёртой стены. Она пишет ему письмо, где описывает свою страсть, она мечется, не в силах понять, что уготовила ей судьба: благословение или проклятье. Она сознаёт, что, открывая сердце, преступает все границы приличий, и умоляет отнестись к её исповеди с пониманием. Вы прекрасно знаете, что кончится всё это плачевно, и всё же на мгновение музыка захватывает вас и наполняет надеждой.