Зачистка - стр. 8
Сережиной зарплаты на то, чтобы сменить обстановку не хватало. Его вполне удовлетворяла бабушкина посуда. Ее старые книги ему не мешали. Но когда друзья, которым судьба не поднесла такой манны, как отдельная квартира, намекали, что неплохо бы у него собраться, Сергей этого избегал. Не хотел слушать потом мамины поучения. Чтобы родители меньше совалась в его жизнь, он выходил со встречной инициативой. По выходным ходил к ним в гости.
Раз они с отцом он пошел за покупками в город. Отец захватил туфли, чтобы сдать в мастерскую. Мастерская располагалась в самом центре города, на бойком месте, пятачке у остановки, где смыкались основные транспортные маршруты. Входящих в мастерскую встречал мягким долгим звуком медный колокольчик над дверью мастерской. Сергей и не подозревал, что его отец прекрасно знает сапожника и даже по-приятельски зовет его Веней. А Веня, заметив, что колокольчик заинтересовал Сергея и сказал, что музыка колокольчика имеет волшебную силу.
Сережу удивило, что у отца, и Вени имелись общие темы для разговора. Туфли в ремонт – это полдела. Точнее это предлог. А глаголом Веня владел мастерски: тот умер, тот женился, тот развелся, тот уехал. Лев Николаевич выслушивал Веню, как слушают новости. У Вени и Сережиного отца были не только общие темы, но и общие знакомые, женящиеся и разводящиеся, увольняющиеся и увольняемые, болеющие и уезжающие. И хроники этих болеющих и женящихся, разводящихся и увольняемых были устной летописью невидимой еврейской жизни в их совершенно нееврейском городе.
Есть ли в русском городе еврейская жизнь? Социалистическая теория давала четкий ответ. Сформировалась новая историческая сущность – единый советский народ. Общность это когда нет отклонений. Ничего инородного. Все в одной шеренге. А тут пишут в обратном направлении. Глядишь, и зашагают в обратном направлении. А уж если что инородное на практике все-таки пробивается, оно допустимо только в безобидном виде разговорного жанра: обмена новостями, пересудов, слухов, анекдотов.
Сергей равнения в шеренге нарушать не собирался. Он к байкам сапожника, взявшего на себя роль еврейского Гомера, явил подчеркнутое равнодушие. Отошел подальше, к входной двери, ближе к свежему воздуху, и, чтобы себя занять чем-то иным, тронул рукой колокольчик.
– По ком звонит колокольчик? – с мягкой улыбкой человека прекрасно понимающего его поведение, отозвался Веня, – Как у Хемингуэя, мой колокольчик звонит и по вас. Вы можете стоять у двери и воображать, что ваше дело сторона. Но, вам, я думаю, и раньше случалось слышать звон еврейского колокольчика.