Зачем дана вторая жизнь - стр. 20
– А что дальше? Рассказывай! – поторопила Анна. – Ты продолжение видела?
– Да. Стала я кричать, воды просить. Никто не подходит. Попыталась ослабить верёвки на руках и ногах – сил не хватило, скатиться вниз тоже не получилось – снопы под боками мешают. Лежу куклой наверху – надо мной на ветке воробей клювом крылышко чистит, рядом со мной лошадь фыркает, телегу трясёт, а людей, вроде, нет! Только крикнула я «спасите», как телега дёрнулась, и надо мной безусый парень возник. Глаза любопытные, корчагу показывает. А мне как пить лёжа? Усадил он меня, напоил квасом. Я ему связанные руки показываю, прошу: «Развяжи! Убегать не стану!». Присел он рядом и спрашивает:
– А как звать тя?
– Радуней! – отвечаю, а сама думаю, как сбежать, пока остальные не вернулись. – А тебя как величать?
– Петром кличут! – отвечает, и всё меня рассматривает.
– А куда вы меня везёте? – спрашиваю.
– Не знаю. Куда всю подать, туда и тя!
Помолчал мой сторож немного, грызя соломку, и опять интересуется:
– А кто тя тащил? Отец?
– Нет, – говорю, – свёкор. А зачем вы его убили? – спрашиваю. – А отрока куда дели?
– Кудась убежал – мал, испужался. А свёкра жалко? Он же тебя бил.
– Нет, не жалко, – отвечаю, – худой человек был. Пётр! Развяжи – руки болят, ноги не чувствую!
Парень спрыгнул на землю, обошёл телегу кругом, действовать никак не решается.
Стала я проситься под кустик в лес как можно жалобнее. Сверху смотрю, а он с мечом к телеге идёт. Зажмурилась я от страха; чувствую, смерть пришла; в колени голову спрятала. А внизу шум, удар и шёпот: «Радуня, не бойся! Это я, Мирон». Открываю глаза – надо мной родное лицо старшего брата. Перерезал он ножом путы на мне, стащил с телеги. А несчастный Петр лицом вниз на земле лежит. От слабости я и села рядом. Брат подхватил меня на плечо и, изредка оглядываясь, ринулся напрямик вглубь леса, торопясь уйти как можно дальше. Ветки рвали мои волосы, били по спине, и я быстро пришла в себя. Теперь я могла бежать, держась за руку брата. Внезапно на поляне Мирон остановился и приложил палец к губам. Я услышала вдалеке странный шум. Он быстро приближался, превратившись в громкий треск. Встревоженные птицы взмыли вверх и с громким криком улетели. Брат потащил меня в сторону за большой куст орешника. Там и сидели мы, крепко обнявшись, когда на поляну, круша кусты, выскочил дикий кабан. Он был такой огромный и страшный, что я закричала. Кабан замер, повёл чёрным рылом и бросился в нашу сторону. Рядом валялась коряга, Мирон с ней и выскочил навстречу зверю. Я не видела, что случилось дальше, потому что от страха зажмурила глаза, но возня, хрюканье, удары повергли меня в ужас. Когда всё стихло, я отважилась выглянуть из укрытия. На земле на боку лежал бледный брат, зажимая живот руками, по пальцам на траву стекала тёмная кровь. Туша кабана валялась рядом, из пасти зверя торчал кусок палки, и оттуда пульсировала кровь. Огромные клыки были тоже красные. Я бросилась к Мирону – он прошептал:
– Уходи, Радуня, уходи! Скажешь братьям, чтобы меня забрали. Торопись! Беги домой!
Я понеслась через полянку в лес, стараясь двигаться в том же направлении, куда бежали до этого с братом. Потом я решила свернуть направо, чтобы выйти из леса, найти наше поле и оттуда вернуться в деревню. Я то бежала, то шла, а конца лесу всё не было. Силы покидали меня, и я всё чаще садилась на землю, только страх за себя и тревога за брата заставляли меня вставать и с трудом плестись вперёд. Я подгоняла себя: «Только бы успеть! Только бы найти бабку Манефу! Она вылечит брата!».