Забыть нельзя помнить - стр. 20
Я не понимаю, что происходит, но замираю на месте, и только удивленные глаза бегают туда-сюда, опасаясь обнаружить еще кого-то живого или мертвого рядом.
Я ничуть не испугалась. Дети боятся только тех вещей, которых велят им бояться взрослые, а в моем перечне страхов не значилась реакция на встречу с трупом. Я с любопытством рассматриваю яркий наряд старушки: на груди сверкают увесистые гроздья крупных алых бус, синее ситцевое платье с широкими рукавами и резинками на их концах в огромные красные маки, белоснежный, почти прозрачный платок с бахромой и вышивкой на голове, а ноги обуты в новехонькие коричневые туфли на небольшом каблучке с ремешком. Я никогда не видела более красивого наряда ни на одной из живших в нашем поселке женщин. Мама всегда предпочитала сдержанные, почти мрачные цвета. Няня, Прокоповна, всегда была либо нежно-розовой, либо небесно-голубой, либо золотисто-песочной – приятные оттенки любых существующих цветов. А тут столько всего и сразу! Вот только прекрасный наряд портило до ужаса истощавшее лицо, запавшие щеки, ладони с целыми траншеями грязи, устрашающие ногти. Прекрасное и ужасное в одном просто загипнотизировали.
– Матерь Божья! – неожиданно и слишком громко раздается позади меня, заставляя вздрогнуть и прийти в чувство.
Оборачиваюсь на голос Прокоповны. За все шесть лет своей жизни я никогда не видела на добром лице няни такого ужаса. Она подскочила ко мне и, развернув лицом к себе, крепко прижала.
– Ведмежонок, дитя мое дорогое, ты не должна была этого видеть! Господи Иисусе! Что ж это такое творится?! Ильинична, что ж ты натворила?.. Идем, Кирочка, быстренько идем за помощью. Нужно милицию вызвать да людей оповестить о такой находке.
Крепко сжав мою руку, Прокоповна практически насильно вытащила меня за пределы цветущего сада, но я все же умудрилась пару раз оглянуться, чтоб навсегда запомнить красоту ярких маков и уродливость смерти.
На пути к моему дому Прокоповна успела оповестить всех встретившихся нам людей о страшной находке. Все встречные лица без исключения искажал ужас, такой же, как застыл на лице Прокоповны.
– Милая Кирочка, во имя всего святого, не рассказывай родителям об этом ужасном эпизоде. – Прокоповна усадила меня на табурет за кухонным столом, а сама присела на корточки и взяла мои ручки-сардельки в свои вяленые-осьминоги. – Врать не нужно. Я всегда за правду, и тебе это прекрасно известно, но в этот раз не стоит с правдой торопиться. Просто не спеши делиться новостью, я сама сообщу твоим родителям, если до меня кто не успеет, о трагедии. То, что в саду мы с тобой гуляли, не страшно, это можешь не утаивать. А если спросят – находку нашла я, а ты в нескольких шагах цветы на лужайке собирала и ничего не видела. Может, Господь милует, и никто и не спросит. Договорились?
Для маленькой меня Прокоповна была ангел во плоти, и не сделать так, как она просит, я просто не могла. Из уст няни я принимала за чистую монету все! Скажет она на черное – белое или что снег – это дело рук ангелов, которые шалят на небе, значит, так оно и есть. Я доверяла ее опыту безоговорочно. Я впитывала в себя все, что произносили когда-либо бледные губы Прокоповны, как пустыня впитывает случайно пролитую на ее территорию воду.
– Договорились, – шепчу и опускаю глаза вниз.