Заботы Элли Рэйт - стр. 13
– Каши бы сварила какой раз, – Ирвин мрачно смотрел на мою возню и рассуждал вслух: – На одной-то картохе долго не протянем. А как она закончится, совсем нам горько придется.
– Сварю, – буркнула я, лишь бы не слушать его ворчание. Признаться, как ни вкусна была местная картошка, а на четвертый день и мне она встала поперек горла. Немедленный голод нам не угрожал, хотя, конечно, запасы были очень уж скудные. – Лучше скажи, где мать твоя деньги брала?
– Де-еньги?! Это еще зачем тебе? Бабам деньги давать – себя не уважать! – он посмотрел на меня почти с презрением.
И тут я взорвалась!
Взяла паршивца за оба уха. Небольно, но крепко, чтобы вырваться не мог. Повернула его лицом к себе и, глядя в испуганные глаза, сообщила:
– Будешь хамить – выпорю. Сил мне хватит. Понял?
Мальчишка бессмысленно таращился на меня. Сглотнул… На тощей детской шейке дернулась грязная кожа.
– Я это… не буду я… – и тихо уточнил: – Хамить – это чевой-то такое?
Отпустила и чуть не заплакала от сжавшей душу жалости. Вот что с ним делать?
– Хамить – это говорить грубые слова. Вести себя так, как будто ты не Ирвин, а отец. Это ведь он тебя так научил про деньги говорить? У него подслушал?
– А чего, не правда, что ли?! – ощетинился мальчик. – Мамка, как у отца деньгу вытащит из кармана, так и бежит к тетке Верчихе… А потом пьет и ревмя ревет… Пьет и ревет… А потом болеет, когда два дня, а когда и все три…
-- А лучше, когда он приходит пьяный и бьет всех в доме?! Лучше?!
Я бессильно рухнула на еще неотмытую скамейку и сама чуть не разревелась. Посидела. Успокоилась.
– Послушай меня внимательно, Ирвин. Я не хочу жить так, как жили они. Я не хочу голодать и мерзнуть. Я не хочу, как мать, напиваться от усталости и воровать деньги у отца.
– Так папаша и так помер. А без денег совсем тоже не больно-то и сладко. Ничего… Вот взамуж выйдешь, муж-то тебя быстро в разум возвернет, – тихо возразил мальчик.
Он смотрел на меня с какой-то недетской тоской и усталостью во взгляде, как будто знал нечто, недоступное мне. Я несколько раз вдохнула полной грудью, чтобы успокоится и немного снять дурман усталости. Помолчала и уточнила:
– А расскажи мне, пожалуйста, про этого… Ну, как его… За которого меня замуж отдать собираются.
Брат только головой помотал, как бы изумляясь моей «забывчивости». И в свою очередь, вздохнув, как маленький старичок, заговорил.
Мой жених, сын Кловиса, местного старосты, Увар был молчун и работяга. Но кулак у него железный, по определению Ирвина.
– Ему и старшие-то братья перечить опасаются. А уж Мирка, сестра ихняя, и вовсе старается на глаза не попадаться. Пьет он, не сказать часто. Но уж ежли начал… Дня на четыре, не меньше! – с каким-то странным восторгом рассказывал мальчик. – А как норму свою примет, так и починает изгаляться.
– Что начинает? – не поняла я.
– Ну, ежли, например, Мирку поймает, танцевать ее заставит для ублажения взора, – и, глядя на мое ошалелое лицо, торопливо добавил: – Это он сам так говорит, что для ублажения…
– А еще что делает? Ну, чем он еще ублажается, когда напьется?
– За прошлый раз тетку Карпину поймал и петь заставил непотребное. А она известная молельщица. Сама плачет и сама поёт! Умора! Все смеются вокруг, а она, знай, поёт и плачет… – уже тише повторил Ирвин.