Заблудшие - стр. 13

Перед ним простиралась бескрайная степь – настоящая мечта великого кочевника – ровная как ковёр, заросшая рыже-зелёной травой, безветренная и бесшумная. С одного края стояла ночь, небеса слезились звёздочками. Другая сторона утопала в солнечных лучах. Голубой небосвод подёрнулся редкими облаками.

А посередине степи, там, где день переходил во тьму, возвышалась громадная статуя золотой бабы. Тучное тело будто распирало от внутреннего бурления. Грубо сделанное лицо пересекали полоски опущенных век, овал над подбородком условно обозначал рот, нос отсутствовал вовсе.

Жуткая золотая баба сидела на огромном муравейнике, в котором вместо насекомых копошились люди. Никита видел, как десятки, сотни человеческих тел каждую секунду выбираются из женского чрева и, беспокойно шевеля конечностями, вливаются в общую массу. Этот поток из живой плоти непрерывно извергался и бурлил у чресл золотой богини. Другие люди – уже не такие подвижные – ползли вверх по внешним сторонам муравейника. Они добирались до огромных женских ног, касались золотой плоти, замирали, гасли и безжизненно катились обратно. У подножия холма тела рассыпались в пыль и смешивались со степной травой.

Никита стоял, заворожённый этим зрелищем. Страшно было оттого, что ум уже обрёл ясность, но избавиться от видения не получалось – оставалось только наблюдать за этим круговоротом рождения и смерти.

Неожиданно правое веко у бабы дрогнуло, и весь мир пошёл по швам.

Никита судорожно вскрикнул и снова оказался в пещере. Он в суматохе выбирался из прохода, сжимая в руке полупустой заплечник. Хотелось поскорее оказаться снаружи, увидеть добродушного бурята в вечно нестиранной куртке, дымящего своей неизменной трубкой.

Пока он вылезал, паника улеглась. Чего, собственно говоря, испугался? Ничего страшного ведь не произошло, так – почудилось что-то.

Снаружи лил дождь. Батохи не было видно – наверное, укрылся от сырости под каким-нибудь уступом. Только заплечник почему-то под дождём оставил. И не оставил даже, а неряшливо бросил.

Никита отдышался, затем обошёл возвышенность и никого не обнаружил. Не было бурята и внизу у реки – отсюда сверху всё хорошо просматривалось. Значит, ушёл Батоха давно. Должно быть сразу, как только он, Никита, в пещеру полез. Но почему заплечник-то оставил?

Никита хотел окрикнуть бурята, но вдруг заметил струйку дыма – далеко внизу, где расстилался буро-зелёный ковёр тайги, кто-то жёг костёр. Тревога царапнула по сердцу. Будто этот костерок – из стойбища врага. Батоха так далеко уйти не мог, тем более что путь к лесу преграждал непроходимый каньон. Надо убираться отсюда, и поскорее, если хочешь к вечеру вернуться в улус.

Никита сунул Батохин заплечник к себе и начал спускаться к реке.

Посёлок, долина, дом Кириллихи – всё казалось бесконечно далёким, словно он не прошлым утром вышел из дома, а год назад. Никита брёл, восстанавливая в памяти дорогу. Глупую ошибку он совершил, когда шёл сюда – запоминал путь, глядя вперёд. Теперь приходилось без конца оборачиваться, выверять приметы.

Голодное брюхо рычало. Что ж это получается: Батоха его и без компании, и без еды оставил? Никита покопался в мешке бурята, отыскал заскорузлую лепёшку, обрывок верёвки и огниво. Всё остальное Батоха унёс с собой. Надо по возвращении кинуть этой верёвкой ему в морду. Сказать: чего, паскуда, добром разбрасываешься?