Забери моё сердце - стр. 34
— Господи, а с лицом, что? Ты плакала? — Владимир Геннадьевич бесцеремонно схватил меня за плечи и принялся внимательно разглядывать, как поцарапанный бампер на любимом авто. — Плохо себя чувствуешь или кто обидел?
— Все нормально, — бросила я в свою защиту, но голос предательски дрожал.
— Нормально? Да в каком месте нормально? Ты же синяя вся! Давай-ка к врачу немедленно! — ослабив хватку, он тут же подтолкнул меня в сторону медкабинета. — Марья Филипповна у себя. Она посмотрит. Если что, «Скорую» вызовет.
— Не надо, пожалуйста, не надо! — из последних сил упиралась я пятками. — Обычное дело — сейчас все пройдет!
— Не нравится мне это все! Ой, не нравится, Ася! — Владимир Геннадьевич продолжал уводить меня все дальше и дальше от расписания, словно и не слышал вовсе. — Ты отцу звонила?
— Нет, — пропищала я, усилием воли сдерживая слезы.
— Не переживай, Асенька, я сам ему сообщу…
— Не надо, пожалуйста! Только не папе! — взвизгнула я на весь холл, стоило представить взгляд отца, безжизненный, пронизанный тревогой за меня. — Он… он с ума сойдет.
— А так я с ума сойду, — остановившись на мгновение, растерянно развел руками Добрынин и все же достал телефон. А это означало только одно: мой второй день в школе грозил стать последним. Но если еще пару минут назад я и сама этого хотела, то сейчас, стоя на краю, понимала, как ошибалась: не так страшно было проиграть, куда паршивее — просто сдаться.
— Пожалуйста, — мотая головой из стороны в сторону, хваталась я за соломинку, но продолжала тонуть: в случае с Добрыниным спорить было бессмысленно, о чем-то просить — глупо. Владимир Геннадьевич головой отвечал за меня и рисковать своей безупречной карьерой не собирался.
Как в замедленной съемке, я следила за его пальцами, скользящими по экрану в поисках номера моего отца. За это время успела подумать, что так ни разу и не побывала в местной столовой, не узнала, какими на вкус были школьные булочки с корицей или пирожки с рисом. Прикусив краешек губы, с горечью осознала, что уже не увижу кабинета химии и не блесну на английском своим идеальным произношением. Но больнее всего, как ни странно, становилось от мыслей об Илье. Сколько бы плохого мне о нем ни говорили, как бы сильно я сама не старалась держаться от него подальше, на душе завывала стылая вьюга, стоило только представить свою жизнь прежней — без него.
Я закрыла руками глаза — не хотела, чтобы Добрынин стал свидетелем моих слез. По инерции раскачалась на пятках. Кусая губы, жадно вслушивалась в протяжные гудки, глухим эхом доносящиеся из чужого телефона. Вот только вместо голоса отца раздался совсем другой. Уверенный. Громкий. Самый солнечный из всех.
— Владимир Геннадьевич, не надо никому звонить!
Я снова слышала его шаги — Илья если не бежал, то весьма быстро к нам приближался.
— Аське достанется от предков, а она ни при чем. Это все я. Слышите?
— Лучинин, ты-то что здесь делаешь? Звонок был пятнадцать минут назад, — возмутился Добрынин, но вызов, по всей вероятности, скинул: я боялась убрать от лица руки, но гудков больше не слышала.
— Если нужно, моему бате звоните, — голос Ильи звучал совсем близко. — Можете его даже к себе вызвать — я заслужил. Это я недоглядел, Владимир Геннадьевич. Мой косяк. Только мой.
— Да о чем ты, Илья?