За зеркалами - стр. 14
Словно идиот последний всю эту неделю. Все мысли о ней только. О том, чтобы скорее оказаться в кабинете и смотреть на неё. До боли в глазах смотреть, пока слепить не начинает от красоты этой…нет, не кукольной, не могу себе объяснить, да и не пытаюсь. Просто жадно поглощаю минуты рядом. Вместо того, чтобы думать о том, как выбраться отсюда, сижу перед ней, словно псих конченный, унизительно смакуя тот же воздух, которым она дышит.
Иногда отвечает на звонки телефона, стоящего на столе, или разговаривает с полицейскими, и меня выворачивать от злости начинает, что тратит МОЁ время на других, что улыбается чужим словам, пряча от меня свои сияющие глаза. Челюсти до скрежета зубовного сжимаю, чтобы не выдрать телефон из ладони и не раскрошить его об стену или же не оторвать голову очередному самцу, пускающему слюни на мою женщину.
Чёёёёёрт! В такие минуты ненавидел и её, и себя. За наваждение это. Ведь не может же возникнуть зависимость с первого взгляда? И сам на себя злился, потому что понимал – может. Может, мать её! Как от первого же приёма героина…и тебе не остается ничего другого, кроме как жадно вбирать в себя эту свою одержимость, чтобы протянуть до следующей дозы, чтобы не сдохнуть до очередной встречи.
Глава
4. Ева. Кристофер
– Ты, – Люк в бешенстве, он склоняется над развалившимся на стуле Дарком, и я вижу, как вздуваются мышцы на его шее от напряжения, – ты думаешь, тебя снова отпустят? Думаешь, сможешь вернуться в свои дерьмовые катакомбы, и мы ничего не сможем сделать? У нас есть свидетельские показания против тебя и твои волосы, найденные на убитом, и только одному Господу сейчас под силу тебя вытащить отсюда!
– Можешь передать ему привет и сказать, что мне его помощь не нужна, Томпсон, – Дарк не успел закончить, согнулся и захрипел, когда Люк, не сдержавшись, ударил его поддых, а потом ещё раз, пока я не окрикнула его. А тот придурок улыбнулся какой-то сумасшедшей улыбкой, будто наслаждение получил от удара в грудь, и продолжил, – так как у вас ещё показания есть свидетелей, подтверждающих моё алиби. Но зато нет ни орудий убийства, ни мотивов, ничего.
– Скотина, ты думаешь, кого-то волнуют никчёмные бродяжки? Ты, грёбаный извращенец, если понадобится, я тебя здесь оставлю гнить на долгие месяцы…
Люк уже не говорит – рычит. И я его понимаю. На нас давят родители убитых детей, многие из них – влиятельные люди в городе, местные газеты, несмотря на запрет о разглашении хода следствия, всё равно раздули панику, чуть ли не через день печатая трогательные истории о погибших детях и душещипательные рассказы о страданиях их приёмных родителей, продолжая поддерживать интерес к убийствам. Каждое утро я находила в почтовом ящике очередную заметку о бездействии полиции, поймавшей, но до сих пор не передавшей под суд Живописца…да, именно так назвали маньяка журналисты, за его «рисунки» на лицах жертв.
И вся эта шумиха действительно не играла нам на руку. Люк не знал, конечно, но мой собственный отец позвонил накануне и сказал, что не может дать мне больше месяца на расследование. Через месяц, если мы не обнаружим убийцу, он вынужден будет направить на это дело группу из столицы, так как власти штата боятся ещё большей огласки, тем более накануне выборов в Сенат.