За зеркалами 2 - стр. 13
– Ешь, глупая!
Роуз тычет мясом мне в лицо.
– Прозрачная вся стала. Страшно смотреть. Чего ты добиваешься этими капризами? Он всё равно не придёт. Хоть подохни.
– Капризами?
Кажется, удалось выдавить из себя смех, а показалось, что раздалось какое-то старческое кряхтение.
– Меня держит какой-то больной ублюдок на цепи под присмотром ополоумевшей бабки…и это мои капризы?
Она с грохотом поставила тарелку на поднос.
– Разговорилась. Посмотрите на неё.
– А что такое, Рози? Не нравится моя правда?
– В том-то и дело, что твоя она. А ты, вместо того, чтобы ерепениться, подумала бы, почему здесь сидишь, глядишь, и поняла бы что-то.
Дёрнулась к ней, резко встав на ноги, и тут же едва не свалилась на землю. Закружилась голова от слабости. Я прислонилась спиной к холодной стене и вдруг неожиданно поняла, что на мне пальто мужское. Его пальто. Может, поэтому мне во сне приснился его запах? Именно запах его тела, его кожи, терпкий, насыщенный, с нотками табака. Тёплый. Таким тёплым мне показался, если так возможно вообще сказать о запахе. Там, в этом сне он казался таким родным, таким правильным, в него хотелось закутаться, окунуться с головой, чтобы не проснуться в этом каменном мешке, пропитанным вонью затхлости и гнилых стен.
– Тихо ты, тихо.
Старуха подошла ко мне и помогла сползти на пол.
– Ты сильная девка, я поняла уже, – она медленно опустилась передо мной на корточки, – но сила – это штука такая, её поддерживать надо постоянно. А ты её отнимаешь сама у себя.
– Что ты добавляешь в воду?
Она усмехнулась.
– Откуда мне знать, как оно называется. Мне дали бутыль, я и добавляю. А ты благодарна должна за это быть, иначе свихнулась бы тут одна в этих стенах.
– Лучше свихнуться, чем так…
– Поешь…красивая такая была. Одна кожа да кости остались. На лицо взглянуть страшно.
И снова эту проклятую тарелку мне совать начала, я оттолкнула её руку, и стейк на пол свалился.
– Вот же зараза! Ты знаешь, что нет хуже греха, чем еду выбрасывать?
– Грех? Мне о Господе и грехах рассказывать будет прожжённая воровка?
Она встала молча и начала собирать с пола всю посуду на поднос.
– Что такое, Роуз? Разве я не права? Сколько твой хозяин тебе платит? И почему он разрешил тебе сегодня заговорить со мной?
Вздёрнула подбородок вверх и окинула презрительным взглядом.
– Никто не запретит делать Роуз то, что она хочет. И хозяина у Роуз нет и никогда не было. А если тебя не научили богатенькие папочка с мамочкой благодарности…
– Благодарности?
Я зашипела от злости, испытывая зудящее желание вцепиться пальцами в её седые грязные волосы, вырвать их с корнями.
– За что мне благодарной быть? И кому? Тебе, приставленной ко мне, подобно сторожевой собаке, или твоему негодяю-хозяину? За что? За это? – лязгнула цепью, – Я обязательно выберусь отсюда, Рози. И если не смогу сама…Ты права, у меня есть богатенький папочка, который перевернёт эту землю, но найдёт свою дочь.
– Глупая девочка…такая глупая, ты думаешь, если будешь голодать, он придёт?
– Он придёт, вот увидишь. Он обязательно придёт.
Она пошла к двери, а я застыла, услышав пренебрежительно брошенное:
– Конечно, придёт. Как приходил всё это время.
***
Я видела их во сне. Застывшие кадры чужой смерти, выполненные в чёрно-белых тонах, словно фотоаппарат намеренно стёр цвета той реальности, в которой оборвалась жизнь детей. Словно цвету больше не было места здесь, где остались воспоминания приёмных родителей и друзей об их звонких голосах и весёлом смехе. Наверное, это справедливо в какой-то мере. Нет ничего более жуткого, чем вдруг понимать, что того счастливого человека из твоей памяти больше нет, и его смех и его улыбки навсегда остались короткими вспышками боли из твоего прошлого.