За твоими глазами - стр. 25

Я с трудом припомнила некоторые фразы и вбила их в поисковик. На экране появились неровные строки нескладного текста. «Иосиф Бродский. Современная песня», – прочла я название и, пытаясь воссоздать в памяти интонацию Тони, стала читать про себя стих, вдумчиво, напряженно, с каждым словом вбивая в душу тот жуткий смысл, которым был наполнен текст.

Я одними губами повторила: «Ничего нет страшней, чем развалины в сердце». Я прикусила губу, стараясь не расплакаться. Перед внутренним взором всплыло лицо Тони, печальное и мрачное: «Порой мне кажется, что оно отражает мою жизнь». Я ничего не знала о нем, ни о его детстве, ни об отношениях с родителями, в итоге, он тоже мог потерять кого-то из родных и любимых…

Я прикрыла глаза, полные слез, и только тогда поняла, что настоящей близостью и единением был именно тот момент. Ни ласки и поцелуй, ни соединение наших тел, но соединение душ, когда он приоткрыл мне дверь в свой неизвестный мир, наполненный чем-то грустным и страшным.

– Просыпайся, соня, – Марго тыкала меня в бок, но я отвернулась от ее навязчивого способа поднять меня. Глаза опухли и едва открывались.

– Я не могу, – прошептала я, больше себе, чем подруге, и накрылась с головой одеялом.

– Майя, тебе нужно встать и проветриться, хватит уже лежать мертвым тюленем, – она сорвала с меня одеяло. – И поешь уже!

Я свернулась калачиком, последние дни я чувствовала только холод: внутри и снаружи. Сентябрь принес с собой дожди, и температура резко упала до +10, а отопления в домах не было. Я плавала на поверхности сознания, не давая себе снова окунуться глубже, в ужасные воспоминания. Я не понимала, как со мной могло случиться подобное.

Я присела на диване в гостиной Марго и ощутила сильное головокружение. Вот, что бывает, когда несколько дней ничего не ешь. Дома я не появлялась с момента, когда… «Ох», – подступил очередной приступ тошноты, я свалилась обратно на подушку, не желая, чтобы меня снова вырвало желчью.

– Тебе бы папе позвонить, – прокричала Марго с кухни, по комнате плыл аромат какой-то выпечки, возможно, оладий. – А то он порывается приехать.

– Не надо, – еле слышно произнесла я пересохшими губами, зная, что Марго меня все равно не услышит.

Она появилась в дверях, держа тарелку с чем-то дымящимся.

– Помнишь, как мы с тобой пекли такие? – она показала мне, что лежало на тарелке: тоненькие блинчики с неровными краями. Я улыбнулась через силу. Да, я помнила. Папы тогда не было дома, и мы, десятилетние девочки, закоптили всю нашу маленькую кухню, пытаясь приготовить первые в жизни блины. – Давай, детка, надо поесть. Так до хорошего не доведешь.

Она оторвала мне маленький кусочек и поднесла ко рту. Я вздохнула, но приоткрыла губы, кто и мог меня накормить и укрыть от целого злого мира – только Марго. Я съела половину блина и сказала, что больше не могу. «Ладно, – тоскливо хмыкнула подруга. – С чего-то надо начинать». Она скрылась на кухне, а я обхватила тощие колени руками и уставилась в пустоту.

Еще две недели назад мы с Тони загорали на пляже. Конец августа выдался катастрофически жарким.

– Почему ты не хочешь ко мне переехать? – он повернулся на бок и приподнял солнцезащитные очки. – До работы – пять минут на машине, центр города, все развлечения рядом. Все выходные мы и так проводим у меня.