За секунду до сумерек - стр. 18
Это произошло лет пять назад или больше, он не помнил сколько их тогда собралось, на топи под околичной дорогой, не помнил, как они все-таки решились искать гнездо камышника, из-за какого-то случая, так бы вообще никто никуда не пошел. Они стояли невдалеке от воды, и все понимали, что идти никто не хочет, был не тот солнечный день, когда все это придумывалось – холодно и ветрено, в отблесках луны видно, как, раскачиваясь, ложатся на водную гладь кривые черные хлысты-тростники, они стали выдумывать, почему нельзя туда идти. Вспоминали какие-то причины. На том, чтобы идти, настаивал один Изран. Он, кажется, и тогда уже не спорил.
Чий хорошо запомнил, как он вот также молча стоял, а потом развернулся и пошел в топь. Было даже страшно видеть, как он, спокойный, идет в черную жижу, как бьются об него пенные гребни волн. Он пропал, и его очень долго не было – только ветер и тростники, а потом он также бесшумно выплыл, дрожащий, черный от тины и ила, натужно дыша. Положил на землю большой корчившийся комок из мокрого белого пушка с уродливой клювастой головой, он оглядел их всех, поднял с земли булыжник и с размаху дал вниз. Развернулся и пошел домой.
В тот вечер он его ненавидел за унижение, Чия передергивало, когда он начинал вспоминать подробности, как Изран, ни с кем не советуясь, пошел в топь, просто так внешне, ни с кем даже не обмолвившись, и какое у него было выражение лица, когда он на них посмотрел, дрожащий и черный, перед тем как их унизить, нет, он унижал их уже тогда, удар булыжником – это уже завершение, это он их самомнение и гордость раздавил. Наверное, его в тот вечер все ненавидели, даже если никто не понял ничего, а вот сейчас все уважают. Кроме Шаги. Ему ведь и тогда птенец не больше других нужен был, просто, если он прав, значит, он это докажет, пусть кто-то попробует сомневаться, и так докажет… И если кто-то не сможет, то он сделает. И Краюха пробовал сомневаться. Ты ведь не понимаешь, ты ведь ему в лицо плюнул только что!
– До конца, говоришь, убеждения свои?.. Отстаиваешь?
– Изран все-таки ожил после этой долгой паузы, когда стоял зависнув, как вкопанный, и стало видно, как недоумение вокруг понемногу пропадает. Голос, вроде, был нормальный, даже мягче, чем раньше, и он явно стремился держаться естественно, но почему-то не получилось – на него было страшно смотреть.
– И ты еще и не на словах это только можешь?
– Краюха молчал, видимо, тоже что-то почувствовал. Почему его просто не бьют?
– А?! Чего ты молчишь? Давай тогда сходим?
– В смысле?
– В прямом, сходим, проверим. На Громовую, может, ты, действительно, прав. Ты же до конца убеждения свои отстаиваешь!
Чий понял, что если сейчас он откажется, то тогда точно получит сразу же, а значит, и Шага, и он сам, естественно. Он оглядел собравшуюся толпу, не отрывая взгляда, следящую за тем, что происходит. Чуб куда-то подевался, его уже не было видно, зато было хорошо заметно, кто именно собирается бить, а не просто слушает.
– Туда всего недели три, пройдемся, всю жизнь тут торчим, не видели ничего, а так вон Лес ваш посмотрим, а?
Ворот теперь стоял еще на шаг ближе, слегка выдвинув вперед левое плечо.
– Вдвоем, что ли? – неуверенно сказал Краюха.
– Зачем вдвоем? Вон пацаны с нами пойдут, – он кивнул на тех, кто стоял рядом, потом замолчал и стал ждать, глядя на замешкавшегося Краюху, говорить он больше не собирался. Все, говорить сейчас должен не он, теперь говорить должен Краюха, и времени у него теперь не так уж много.