За несколько дней до небытия. Монопьеса из времён дщери Петра Великого - стр. 5

). И никто не смеет незаконнорождённостью мне в нос тыкать, иначе в Тайную канцелярию отправлю, там негоднику укажут на его неправоту и на дыбе покажут, а главное – докажут на примерах, почём фунт лиха! Батюшка всегда знал, что я буду первой. Большое моё будущее предвидел. Любил он своё… не отродье какое-нибудь, а творенье. Петра творенье. Петровна я! Точка! Баста, значит, по-французски… или это не по-французски?

Прикладывает платок ко рту.

Хоть я и взбалмошная, но я не дура какая-нибудь, как Наташка Лопухина! Я, на приклад, французский, как свои пять пальцев, знаю. Говорят, что лучше русского на нём щебечу, со всякими изысками и изяществами! Как птичка… вон сколько их у меня, птичек-то, деток моих с ангельскими голосами. И главное – со всякими французами и просто со знатоками французского запросто могу изъясняться и запанибрата и запанисестру. Все признают это моё искусство. Всяк сущий язык. Как на трон воссела, всем моим немцам французский в спешке учить пришлось, чтобы мне потрафить. А ещё я красавица писанная… раньше была… И сейчас красавица… ещё писанней! Мы стали более лучше одеваться! Пусть кто-то посмеет меня опи́сать или оспорить, что я… уже писанная, живо с Тайной канцелярией в десна поцелуется! Так с ней задружится, что дёсна кровавыми станут – без зубов останутся. Голыми-лысыми окажутся дёсна! Помню, ещё при жизни батюшки мы вместе с единокровной моей старшей сестрицей по матушке и по батюшке Аннушкой нарядились в испанское платье и встречали Петра Великого, который… не помню уж, откуда он тогда возвращался. Из каких далёких земель или ближних краёв. Все только на меня глазели, пялились, а французский посланник вообще очей ни на один миг с меня не сводил, что-то там себе на ус мотал и в уме записывал. Воображал всякое. То ли меня возжелал, то ли пытался сохранить в памяти всё, что видел, для своих будущих мемуаров: и для истории, и для вечности. А может, раздевал меня взором наглец этакий – впрочем, я не была против. Пусть себе сублимировал! Потом на батюшкиных ассамблеях я блистала французскими нарядами и драгоценностями. И все опять не сводили с меня глаз… эх, юность… А как я танцевала! Никто не умел таких фортелей выделать, как я. Я и сейчас могу… не хуже… Я ещё ого-го! Да и почерк у меня каллиграфический, если кто не знает. А если кто и не знает, то всё равно хвалит. И пусть говорят, что я необразованная и до поры до времени даже не ведала, что Англия – это остров… Всё это пустые слухи, ведь вот прямо сейчас-то я уже в курсе, что Англия – остров! Да, остров! И не один, там островков много всяких мелких и разных! Ну, и что, что читать не люблю! Зато ум у меня державный, государственный! Я могу даже спрогнозировать, что какой-нибудь иностранный супостат-щелкопёр накалякает обо мне в будущем: дескать, беспорядочная и с причудами, распорядок дня не соблюдает, живёт, как бог на душу положит, со всеми фамильярная, гневливая и матерщинница, каких, мол, свет не видывал… Опять это «взбалмошная» покоя мне не даёт. Зациклилась я, что ли? Ох уж эта Катька Белосельская! И надо же было ей расколоться, проговориться, когда я её прижала! Не умеет язык за зубами держать!

Екатерина ненадолго умолкает, будто рефлексирует.

Да, я чувствительна и эмоциональна. Да, у меня настроение часто меняется в зависимости от погоды и от того, с какой ноги я поутру встала. Да, мой характер непостоянный. Но я добрая. Я – сама доброта во плоти! Я и наружно прекрасна, и душой красива. Вот, на приклад, узнала я как-то о том, что Бог наслал на басурман в Лиссабоне кару в виде землетрясения и что город превратился в руины, а десятки тысяч человек погибли, так я рыдала и денег им повелела выделить, хотя Португалия где-то на краю Европы обитает… может, тоже на острове. У нас даже дипломатических отношений с ней не было. Да и сейчас их нет. Может, племяш Петруша, Пётр Третий, наследник мой, отношения сии установит… И да, живу я, как мне Бог на душу положит, по его наущению и установлению. Я верую в Иисуса, Господа нашего. Богочеловека, Мессию, Демиурга. А остальные слухи про взбалмошность и не только их, поди, Катька Белосельская сама и распускает. Как пить дать, она! Как же я сразу-то не догадалась! Небось, чушь такая и до потомков дойдёт. Зря мне Катька про это сказала, надо будет с ней разобраться… в Тайной канцелярии. И я не матерщинница! А обсценную лексику – да, такую, если по-культурному или по-научному выражаться! – я лишь в сердцах употребляла. Один раз. Ну, два раза, ну, три… в день. Я верую и не раз небесам это доказала!.. Верую в Бога, в Троицу, в Бога-отца, сына и святого духа. В Иисуса Христа по православному обряду и обычаю нашему, а не еретическому, как у католиков. Как богомолица я не только в Петербурге всё время проводила, но и в Белокаменной. Да-да, в первопрестольной нашей столице, внутри и окрест которой много отеческих святых монастырей: Саввино-Сторожевский, Новоиерусалимский и Троице-Сергиев. Вот Троице-Сергиев монастырь моей… Божией милостью стал лаврой и увенчался самой высокой колокольней в моей и батюшкиной империи. Я жалованную грамоту лавре выписала на обширные вотчины в разных уездах. Богатой стала сия лавра! Озолотила я её. Пешком как паломница вместе со всем двором и фаворитами я туда-сюда хаживала, неделями и даже месяцами. В один год моё богомолье заняло целиком всё лето. Если не могла идти, уставала, то отдыхала, но весь путь к лавре шла пешком! Своими двумя! Это физкультура, а, следовательно, здоровье – долго жить буду. Как сейчас помню Троицкую дорогу. Шла и шла по ней, грехи отмаливала, хоть и нет у меня грехов, но на всякий случай, мало ли. Вдруг муравья какого где нечаянно по пути придавила. Или ногу букашке какой, сороконожке, на приклад. Бог-то всё видит и спросит, когда мой час наступит, по гамбургскому счёту! Я под ноги гляжу. И на небо тоже. Я очень набожная императрица, не чета каким-нибудь… французским Помпадуршам. Как только мои ночные поскакушки… балы заканчивались, я тут же спешила к заутрене… к заутреням! И не раз охотой жертвовала ради того, чтобы помолиться или на богомолье отправиться… Истинно верую! Вот те крест!