За мертвой чертой - стр. 12
– Удивительно, как ещё такое общество функционирует! – негодующе говорил дон Кристобаль. – Представим себе красные кровяные тельца в организме человека или животного! Их основное назначение – поставка кислорода от лёгких всем тканям и транспортировка двуокиси углерода в обратном направлении. Кое-что кровяные тельца и сами получают в процессе жизнедеятельности. Но главное – они обеспечивают нормальное существование своего принципала. Аркадий, вам понятно, о чём я говорю? – спросил он, прерывая монолог и поворачиваясь ко мне.
– Полагаю, что вы хотите сопоставить, сравнить деятельность кровяных телец с нравами и порядками Ольмаполя.
– Совершенно верно. Представим также, что в какой-то момент тельца эти переняли правила игры ольмапольцев, то есть пренебрегли бы своей основной функцией и полностью переключились на изымание полезных продуктов у своих собратьев для удовлетворения собственных корыстных интересов. У одних это происходило бы более успешно, у других – менее. Одни бы разрастались, становились крупнее, чем это предусмотрено природой, другие – хирели и умирали. Тогда и организм в целом стал бы задыхаться от нехватки кислорода, а в его кровеносных сосудах образовались бы тромбы от некоторой части непомерно разросшихся красных телец. В конечном счёте, наступила бы гибель и организма в целом, и этих самых телец в частности. Что-то подобное происходит в масштабах Ольмаполя. Если оставить всё как есть, то его ожидает смерть или, как минимум, гангрена и тяжёлый паралич на много лет вперёд.
Глава четвёртая. Чёрт или ангел?
Ночевали мы у меня в доме по улице Амбарной, что в посёлке Тихоновка, являвшемся пригородом Ольмаполя. Достался мне этот дом от тёти Нюси, случайно встреченной женщины преклонных лет.
Как сейчас помню тот пасмурный дождливый вечер, когда я помог ей дотащить тяжёлые сумки от автобусной остановки. В благодарность она пригласила меня к себе в дом, обсушила и напоила сладким горячим чаем со сдобной булочкой. Узнав же, что я сирота, бывший детдомовец и негде мне преклонить голову, предложила переночевать у неё в отдельной комнате.
Утром тётя Нюся накормила меня сытным завтраком и сказала, чтобы я не искал больше угла, а пожил у неё.
Так я и остался у доброй старушки. Помогал по хозяйству: вскапывал и мотыжил огород, конопатил пазы в стенах, подметал и мыл полы в доме, словом, выполнял всякую работу, какую находил.
– С тобой мне хорошо, – приговаривала она, – есть хоть с кем словом перемолвиться – одну-то стены едят.
В огородных делах я фактически ничего не смыслил, но здесь мне здорово помогал сосед Иван Степаныч, старик лет шестидесяти, только что вышедший на пенсию. Он подсказывал и как правильно лук-севок сажать, и как помидоры окучивать и подвязывать, и как удобрять землю золой и компостом, и много чему ещё учил.
– Слушай меня, Аркаша, да больше спрашивай, – говорил он, – и всё у тебя будет лучше некуда. А от хозяйки твоей какой толк!? Она своё уже отработала.
Только после того, как тёти Нюси не стало, узнал я, что свой дом она завещала мне. Так у меня появилось древнее, но вполне крепкое жилище.
Дон Кристобаль поместился в задней комнате, которую когда-то занимал я, и ночные часы проводил на стареньком диване между простенком и одёжным шкафом. Впрочем, он мало спал, а может быть, не спал вовсе. Мне всё казалось, что по ночам его фантом отправляется в полёты над городом, продолжая вникать в особенности нашей бренной ольмапольской жизни.