За кулисами театра военных действий II - стр. 24

– А помнишь, как ты просила у меня братика?

– Конечно! Я даже имя ему придумала – Марк! Красиво же? Я тогда твердила, что сестру любить не буду. А вы с папой скинули на меня Марию, словно я нянька ей.

– Я тебе так и говорила: сначала рожают няньку, а потом ляльку. Ты старшая, тебе и заботиться о сестре. Пришла твоя очередь ей сказки читать!

– Фу! Марк всё равно красивее звучит, чем Мария! Ладно, сказки читать я согласна, но только сама выберу…

– Только не про Тиля Уленшпигеля, ей это рано ещё!

– Ну уж нет! – театральным басом отзывается дочь. – Пепел Клааса стучит в моё сердце!

И обе снова хохочут.

Такие весёлые воспоминания после рождения Марии стали у них регулярными. Потом мама обычно шла греть ужин к приходу отца. Беатрис тоже бросала вязание и меняла пелёнки сестре, попискивающей в той же деревянной резной люльке, в которой когда-то она сама лежала, глядя в потолок.

Мама гремела сковородками, резала лук, тушила капусту. Приходил отец и долго умывался с работы. Он был чёрный от угольной пыли, и пахло от него всегда тавотом – этим неведомым словом отец называл густое машинное масло. Беатрис наливала ему из большого глиняного кувшина двухпинтовую кружку пива, и все наконец-то усаживались за стол. Под малиновый перезвон соборных колоколов читали шёпотом короткую молитву и начинали есть. Казалось, что в такие вечера даже воздух в их доме становился осязаемый и густым, словно только что сбитое сливочное масло, словно неведомый этот тавот…

Семейство Питерсов жило в Мехелене с тех пор, как пустили железную дорогу до Брюсселя. Дедушка, пока жив был, служил на государственной железной дороге, водил свои «Элефанты» – кургузые такие локомотивы, действительно чем-то на слонов похожие. И сына своего – папу Беатрис – дед привёл в депо. Папа, в свою очередь, мечтал семейное дело передать своему сыну, но родились две дочери. Мама только посмеивалась:

– Нянька нужнее! Мальчики – это к войне!

Мальчик у Беатрис появился – свой собственный. Это случилось, когда она училась в последнем классе. Марк её ровесник, он ходит в соседнюю школу, а живёт рядом, через мост. Вдобавок их отцы друг с другом знакомы. У Марка папа тоже в депо служил когда-то, а теперь числится на мебельной фабрике резчиком по дереву, часто работает на дому и держит маленькую лавку.

Беатрис как-то после уроков заглянула туда – и сначала влюбилась в кукол, что стояли на витринах, а в Марка потом, когда он пригласил в синематограф и погладил в темноте её руку. Она ещё подумала тогда: «Если не уберёт свою руку, то это судьба, он станет моим мужем». Руку Марк не убрал, но тут кино кончилось.

После школы Беатрис устроилась работать на привокзальной почте, а Марк встал за прилавок в отцовской лавке. На День независимости, 21 июля, он пригласил девушку снова поехать с ним в Антверпен. Год назад они уже были там, но получилась какая-то неудачная поездка, даже чуть не поссорились. Беатрис тогда хотела в Гент, на всемирную выставку, а Марк уговорил в зоопарк Антверпена, «на чудо дивное смотреть».

Поехали. Народу – битком, тогда тоже праздник был. Оркестры на площадях играют марши. Все радостные, счастливые. И большинство прямо с вокзала, чуть не бегом – в зоопарк, заморский аттракцион глядеть.

Не было там никакого чуда. Дикость, мерзость одна. В огромной клетке, словно дикие звери, сидели на полу чёрные люди. Полуобнажённые, с печальными глазами – мужчины, женщины, дети. По команде надсмотрщика они вставали, кружились, дёргали руками и ногами, изображая какие-то ритуальные танцы, потом пили воду из мисок, подбирали брошенную на пол еду и протягивали к публике розовые ладони за добавкой. Люди довольно смеялись. По верху клетки шла крупная надпись: «Недостающее звено в историческом развитии человечества».