Южная роза - стр. 44
Сегодня, когда третий день праздника подходил к концу, ей стало грустно. Скоро она покинет Кастиеру и, возможно, навсегда. Что ждёт её дальше?
Нет, конечно, отец сказал, что весной его деньги, вложенные в строительство дороги, вернутся с лихвой, и они смогут выкупить из залога свой дом, но ей всё равно было тоскливо. Алерта её не привлекала – город хоть и весёлый, но в то же время шумный и суетливый, зимой слишком ветреный, а летом – жаркий и пыльный.
И хотя всю зиму в столице будут идти балы, новые спектакли и множество приёмов, Габриэль милее была Кастиера с её неспешной жизнью, красивыми морскими видами и свежим воздухом. А вечера у камина с книгой – приятнее столичных развлечений. Но больше всего она грустила от того, что ей придётся оставить здесь свой розовый сад – частицу своего детства и тех времён, когда они все были счастливы.
Сегодня она отчётливо поняла, что этот праздник в каком-то смысле – прощание с прошлой жизнью, с детством и юностью, что всё не будет так, как прежде, и, возможно, она уже никогда не вернётся сюда, не будет так весела и беспечна. И будущее, которое ждало её впереди, немного пугало.
Она думала о капитане Корнелли, о том, как он подробно расспрашивал её, где они будут жить в Алерте – его отпуск продлится ещё месяц и он хотел засвидетельствовать им с отцом своё почтение, будучи в столице. И эта его настойчивость, и то, как он ухаживал, как внимательно слушал её, как бережно держал, танцуя, его голос, становившийся тихим рядом с ней, говорили о том, что Габриэль ему нравится.
А ей были приятны его ухаживания. Но как девушка умная и здравомыслящая она боялась того, что непринуждённая атмосфера праздника рассеется, и капитан исчезнет точно так же, как исчезали и другие кавалеры из её жизни. Его отец – второй человек после генерал-губернатора в Трамантии, его семья близка к королевскому двору, и едва ли такую девушку, как Габриэль, Энцо Корнелли позволят рассматривать всерьёз в качестве невесты.
А ей бы хотелось этого… Очень. Потому что капитан и правда ей нравился.
Но с тех пор, как Габриэль исполнилось шестнадцать, её не рассматривали всерьёз те, кто нравился ей. А тех, кому нравилась она, и кто готов был предложить ей руку и сердце – не рассматривал всерьёз её отец, как недостаточно достойных кандидатов. И к двадцати годам, зажатая между более чем скромным приданым и своим происхождением, она уже почти перестала надеяться на то, что в её жизни встретится человек, которого ей суждено полюбить и жить с ним долго и счастливо, как её родители. Или, если не полюбить, то хотя бы уважать и жить с ним в согласии. Или…
– Девушка в белом среди плакучих ив и лебедей – как романтично…
Голос Форстера, раздавшийся позади, вырвал её из размышлений, заставил вздрогнуть от неожиданности, и шёлковая маска, выскользнув из рук, упала на водную гладь пруда.
Форстер застал её врасплох, и она действительно испугалась.
– Знаете, это невежливо – так вот неслышно подкрадываться! – Габриэль сделала шаг назад.
– Моя «невежливость» всё ещё вас удивляет? – спросил он с улыбкой, облокотившись на перила мостика.
Форстер был не в карнавальном костюме, а, как и вчера, во фраке и белой рубашке, и, судя по всему, только что приехал, потому что на ходу пытался закрепить в петлице бутоньерку.