Ютланд, брат Придона - стр. 72
– Ты кто?
– Ты уже спрашивала, – напомнил он.
– Но ты не ответил!
– Ответил, – сказал он. – Зовут меня… Ют. Пока этого достаточно. И еще… эту золотую цепь сними.
– Зачем? – спросила она задиристо, хотя прекрасно понимала, что ехать вот так с крупным бриллиантом на груди глупее не придумаешь. – Это красиво!
Он поморщился.
– Просто сними.
Она с неудовольствием наблюдала, как он принял из ее рук эту драгоценность и небрежно сунул в кармашек седла.
– Это стоит очень-очень дорого, – напомнила она. – За нее можно выстроить целый город!
– Или снарядить войско, – согласился он.
Он отвернулся и начал снимать заседельный мешок. Она возмущенно топнула ногой, но туфелька только провалилась глубже в рыхлую смесь измельченной коры и скорлупок.
– Позавтракаем, – сказал он.
Она сказала твердо:
– Я не желаю!
– Не желаешь, – сообщил он, – не ешь.
– А ты будешь сидеть, – спросила она с возмущением, – и есть? При мне?
Он поднял от мешка голову и смерил ее взглядом. Девчонка красивая, но слишком кукольная, изнеженная, ненастоящая. Крупные голубые глаза, длинные загнутые ресницы, маленький пухлый рот, как у ребенка, маленький носик, да еще и вздернутый, приподнятые брови, из-за чего на лице постоянное выражение удивления и некоего укора, будто он что-то не так сделал. Птичий щебечущий голосок, слишком тонкий, пищащий, капризное выражение на мордочке…
Ладно, потерпим. В деревне, где корчевал лес, он терпел намного больше.
Она в свою очередь рассматривала его с неприкрытым вызовом. Высок, широк в плечах, но еще не набрал достаточно мяса, как у взрослых мужчин, хотя кости массивные, а жилы везде объемные, толстые, что говорит о будущей или уже нынешней силе. Пластины грудных мускулов почти плоские, но уже очерчены будущие объемы, будет нечто громадное. Тонок в поясе, это понятно, еще мальчишка, ноги мускулистые, значит, не всегда в седле, приучен бегать и сам…
Но главное – лицо: бесстрастное, холодное, где ни одна черточка не двигается, глаза иногда просто сонные. Лишь однажды в них загорелся красный огонь, а радужка стала пурпурной, ее охватил тогда холодный ужас, будто посмотрела в глаза самой смерти, но он лишь стоптал конем загородивших дорогу напавших на город. Вырвались на простор, и глаза снова стали холодными и равнодушными, как у рыбы.
Ютланд разложил на чистой тряпице мясо, сыр и хлеб, опустился на землю и довольно потер руки.
– Тебе сколько лет? – спросил он внезапно.
– Двенадцать, – ответила она с вызовом. – Скоро будет тринадцать!
Он оглядел ее снова. Слишком много драгоценностей на слишком пышном платье, что делает ее старше, а на самом деле, оказывается, даже моложе на целый год.
– И такая дура, – сказал он сухо.
Она вскипела:
– Это почему же?
– Должна знать, что в походе даже тцары не капризничают. И жрут все, что попадается в дороге.
Она сказала капризно:
– Это что, я должна такое есть?
Он кивнул:
– Да.
– Я не хочу, – заявила она и гордо вскинула мордочку. – Я эту гадость кушать не буду!
Он сдвинул плечами.
– Как знаешь.
Она некоторое время с великим удивлением следила, как он ест с великим удовольствием, кости сочно хрустят на крепких, как у волка, зубах. Высосав сладкий мозг, он небрежно отбрасывал раздробленные осколки, смачно облизывал пальцы, брал, не глядя, другой кусок и снова хрустел с удовольствием и даже сладострастно, словно в нем пробуждался лесной волк.