Юсуповы. Кровь и смерть - стр. 48
– Маменька желает нас обоих видеть на обеде у Елизаветы Федоровны, – сказал Юсупов, отвернувшись к письменному столу.
– Вот пусть сама и идет! – рявкнул Николай.
С яростью скомкал мокрое постельное белье, стянул второй ботинок и швырнул в брата. Ботинок пролетел мимо и врезался в стену, отскочил и громыхнулся на пол.
– Может ты и первая ракетка страны, но в похмелье ты совершенно никудышный игрок, – сказал Юсупов.
Скучающим видом пробежался по бумагам на столе. Зашелестел страницами книг, в беспорядке разбросанных то тут, то там. Выдвинул-задвинул ящик. Открыл-закрыл дверцу. Кто с жуткого бодуна способен терпеть посторонние звуки?
Это подействовало. Николай зашипел. Не прекращая ругаться, исчез в ванной. Зашумела вода, что-то брякнулось, хрустнуло, хлопнуло. Бог знает, на чем брат выместил негодование. У Юсупова ясная задача – привести того в чувство и явить свежим и выбритым на обед великой княгини. Даже наступи конец света, отказать нельзя.
Юсупов взъерошил волосы и закинул руки за голову. Откинулся на стуле и снова пустился в раздумья о Василисе, охотниках, революционерах. Заскользил взглядом от стола к кровати, от кровати к подоконнику и назад. В поле зрения попались скомканные бумажки на простыне. Вряд ли Николай был в силах сочинять романсы. Так что же это?
Подошел к кровати, поднял влажные листки и почувствовал неприятное покалывание в затылке. Да он издевается?
Письма, очень-очень много писем, написанных дрожащей и явно женской рукой. Признания на французском в любви и страстных желаниях, в тягомотном ожидании новой встречи, и прочая романтическая лабуда. Только уже решили, с этой лабудой покончено. А тут выясняется, ничего не покончено.
Николай продолжает переписку с Мариной. А это значит, риск позора трех семей никуда не делся, даже приумножился. Марина не восприняла всерьез угрозы Юсупова. А брат, похоже, совсем умом тронулся, раз получает их, хранит и, черт возьми, даже спит с ними. Ну вот надо же быть таким истериком!
Шум воды прекратился. Николай вернулся в спальню, на ходу завязывая халат. Юсупов обернулся к нему, сжимая письма, и ледяным тоном спросил:
– Это что?
Николаю хватило секунды, чтобы рвануться навстречу и выхватить письма из рук.
– Не твое дело! – рявкнул он.
Юсупов сдавленно выдохнул и унял покалывание на кончиках пальцев.
– Смерти захотел? – спросил он.
– Может и так! Что ты мне сделаешь? Вернешь с того света? Обратишь?
Юсупов стиснул зубы, поиграл желваками. А Николая понесло:
– Скажешь маменьке и папеньке? А что? Пусть посадят под домашний арест, пусть хоть в Трубецкой бастион упекут. Не отрекусь от нее! Моя она! Слышишь? Моя!
– Марина не твоя. Никогда не была и не будет твоей. Она выйдет замуж через пару недель и укатит в свадебное путешествие. Забудет о тебе после первой брачной ночи. И возможно через год уже будет качать на груди сына. Или дочку. Последуй ее примеру. Благо в поклонницах ты не имеешь недостатка. Семейная жизнь прибавит тебе трезвости и ответственности.
– Сказал тот, кто женился ради титула, – язвительным тоном отозвался Николай. – Сам не можешь иметь детей. Так сколько отпрысков из Сумароковых-Эльстонов твои?
Желчь поднялась от желудка к горлу. Руки невольно сжались в кулаки. Юсупов процедил сквозь зубы:
– Они все мои.