Юсупов и Распутин - стр. 29
«Святой, не ведает греха? Чушь какая-то!»
– Хочешь, познакомлю?
– Охотно! – загорелся он. – Только учти, через неделю мне уезжать.
– Успеем, не волнуйся.
Дима, которого он посвятил в события, выказал озабоченность.
– Не попадись смотри. Этот прощелыга, говорят, обладает гипнотическими способностями.
– Да ладно тебе, – ему было смешно, – что мне до его способностей. Не таких видали…
Приехал он в автомобиле на Зимний канал, где жили Головины, к назначенному Муней часу. Выразил сочувствие Любови Валерьяновне, похоронившей недавно супруга, рассказывал матери и дочери о студенческой жизни, нравах англичан, светской жизни Лондона.
Женщины выглядели озабоченными, бросали тревожные взгляды на дверь. Послышались шаги в прихожей, распахнулась створка – обе вскочили из-за стола. В залу шагнул среднего роста мужик в кафтане, шароварах и высоких сапогах. Обнял и облобызал по очереди мать и дочь, приблизился к нему. Грубое лицо, бегающие водянисто-серые глаза, низко нависшие брови.
– Здравствуй, голубчик! – потянулся с поцелуем.
Он невольно отпрянул.
– Не боись, не укушу, – старец уселся за стол, взял протянутый хозяйкой стакан с блюдцем.
– Сладкий? – осведомился.
– Как вы любите, Григорий Ефимович.
– Сладкий, сладкий… – старец с шумом потянул из блюдца, кольнул в его сторону острым и пытливым взглядом сквозь сальную прядь волос: ухмылка на лице, волчий прищур. – А вот он не сладкий. Грешен, бес кружит рядом. Евангелие помнишь? – погрозил пальцем. – Кто возвышает себя, тот унижен будет, а кто унижает себя, тот возвысится…
– Вы бы, Григорий Ефимович, – поспешила перевести разговор в другое русло Любовь Валериановна, – воздействовали на Машу. Вбила себе в голову, что светский мужчина – непременно вырожденец. Ни к чему не способный. Отвадила всех, какие были, женихов.
– И верно сделала, – старец глотал ложку за ложкой варенье из вазочки. – Да ча ей с ыми, тонконогими, пачкаться-то? Она невеста божия. – Хищно обласкал взглядом глядевшую на него восторженно Муню. – Вот тебе верный друг! – обернулся к нему. – Слушайся ее, она будет твоей духовной женой. Хвалила тебя. Вы, как я погляжу, оба молодцы, друг друга достойны. Ну, а ты, мой милый, далеко пойдешь, ой, далеко…
Просидел он недолго. Встал, крестясь, из-за стола, глянул кротко на него и стоявшую рядом Муню.
– Не серчай, – произнес, – я к тебе с душой. – Попросишь, помогу. Ложь и лукавство изживай.
На другой день вечером ему принесли письмо от Головиной.
«Милый Феликс Феликсович, – читал, – пишу Вам, чтобы просить Вас никому не показывать тот листок бумаги, который я Вам передала у Али. Ваш новый знакомый был сегодня у нас и просил об этом, да и я нахожу, чем меньше будет разговоров о нем, тем лучше. Я бы очень хотела знать Ваше мнение о нем, думаю, что Вы не могли вынести особенно хорошего впечатления, для этого надо иметь совсем особенное настроение и тогда привыкаешь относиться к его словам, которые всегда подразумевают что-нибудь духовное, а не относятся к нашей обыденной жизни. Если Вы это поняли, то я страшно рада, что Вы его видели, и верю в то, что это Вам было хорошо для Вашей жизни, только не браните его, а если он Вам неприятен – постарайтесь забыть»…
«Уже забыл, – глядел он радостно в окно. – Завтра в путь. Новые впечатления, встречи, друзья. Свобода!»