Юрьевская прорубь - стр. 4
Мартин очутился у стены. Ему разбили губу, и он чувствовал во рту неприятный солоноватый вкус крови. Но это было уже неважно. Мартин сделал открытие. Оказывается, если стоять спиной к стене, которая мешает врагам зайти сзади, можно держаться одному против нескольких. И, как только возле него появлялась одна из этих ненавистных рож, он немедленно бил по ней кулаком.
Накануне того дня Николка изготовил себе лук из вересины, которая давно уже сушилась у него на голубятне. Всё было сделано как следует. На тетиву Николка украл у отца воловью жилу.
Берестяной колчан, красиво прошитый берестяным же лыком, был наполнен длинными оперёнными стрелами. Никаких особых наконечников Николка на свои стрелы не надевал – просто обжёг на огне для крепости заострённые концы.
На другой день он пошёл к Торговому двору охотиться на ворон. И тут он увидел, как несколько немецких мальчишек напали на одного и как этот один, вместо того, чтобы удрать, когда представился удобный миг, вступил в бой со всей оравой. Николку всегда подмывало вмешаться, если он видел, как несколько человек нападают на одного, а тут он был к тому же взволнован отчаянной храбростью незнакомого мальчишки.
Николка натянул лук до отказа, и стрела, предназначенная для вороны, копавшейся в куче отбросов, полетела в толпу дерущихся. Раздался пронзительный вопль. Стрела отскочила от ягодицы одного из мальчишек и упала в пыль. Следующему пришлось хуже. Когда он побежал, вопя чуть не на весь Юрьев, стрела болталась у него в спине. Николка в третий раз наложил стрелу на тетиву и выстрелил. Снова послышался крик, и вся орава бросилась наутёк. Вдогонку бегущим полетела ещё одна стрела…
– Ты чей? – спросил Николка незнакомца.
Тот ответил, что не понимает: Мартин тогда не знал ещё ни слова по-русски. Николка заговорил с ним по-немецки – он вырос в Юрьеве и знал немецкий не хуже русского.
Так они познакомились.
А пострадавшие бюргерские сынки пожаловались родителям. Те, в свою очередь, потребовали от Николкиного отца, серебряника Варфоломея Платонова, чтобы стрелок был наказан. Отец сломал Николкин лук, хорошенько отмочил в ушате пучок розог и выпорол Николку так, что он не мог после того сидеть целую неделю. При этом отец внушал, что никогда не следует встревать не в своё дело.
Для Мартина этот случай имел более счастливый исход: преследователи оставили наконец его в покое.
Приходя к Николке, Мартин приносил сахар – большую в семье Платоновых роскошь. Мартину хотелось чем-нибудь скрасить жизнь своего друга, с которым так жестоко обошлись, Впрочем, он скоро убедился, сколь мало огорчают Николку такие вещи, как порка. И на отца он ничуть не обижался. Чего ж, мол, обижаться, коли встрял не в своё дело! Ведь сказано: не встревай! Николка объяснил, что Мартин боится розог только потому, что его ни разу не пороли. Сам он, не имея возможности сидеть после порки, преспокойно лежал на животе, грыз кусок сахара и рассказывал сказки и разные смешные или страшные случаи.
Мартин отвернулся от окна и попытался читать дальше:
– Не так нечестивые; но они – как прах, возметаемый ветром…
Тут ему вспомнилось, как перед грозой ветер вдруг подхватывает дорожную пыль, завивает её белым крутящимся столбом и быстро-быстро гонит по дороге, а потом – раз! – и пыльный столб исчез, как будто его и не было.