Юрьев день - стр. 15
Нe застав ведущего, Славка расстроился. Знакомый проектант Взоров надрывался у телефона и на вопросы о Лосеве сделал несведущее лицо. Тогда, чтобы не терять темпа, Славка махнул в архив.
В архиве работала Капитолина, тощая, словно высушенная здешним солнцем, с плоским скуластым лицом.
– Схема?.. Нет схем, – отрезала она.
– Как нет? – удивился Славка. – На них же написано: выдавать только по разрешению.
– Кем написано?
– Капитолина, не доводи до греха. Была служебная.
– Только и дел у меня – искать служебные.
– Где схемы, спрашиваю?
– Не ори.
– Побойся бога. Я ору?
– Надоели, сил нет. Отдала вашему Зайцеву. Говорят, он доктор наук. Так?
– А ты доктора ищешь? – теперь можно было на миг расслабиться. – Тебе, наверное, нужен врач?
– Заткнись, – отрезала Капитолина. – Так доктор он или нет?
– Ну, что ты, Капа, за человек? Мужчин запугиваешь.
– Мужчин, – она издевательски рассмеялась. – Мужчин… Трепачишки. Держите меня. Только языком мелете.
– Зачем ему схемы выдала? Он же в схемах ни бум-бум.
Теперь они рассмеялись вместе.
– Доктор и ни бум-бум, – говорила сквозь смех Капитолина.
– Свернёшь ты, Капочка, шею ради науки.
– И, правда, Славочка, ради науки я готова на всё.
То, что Маэстро не мыслил в схемах, было неверно. Он разбирался во многих вопросах. В Краснограде в отделе к нему обращалось множество людей. Как правило, в деле не основные, потому что основные не нуждались в помощи. К нему обращались многие и он старался помочь. Причём прибористов манила теория, наоборот, теоретиков привлекала практическая сторона. Обращавшимся казалось, что Зайцев знает и то, и сё, что он для них – сестра, точнее, братом милосердия. И сам он себя чувствовал в КБ, за отдельскими стенами и доброжелательством и опекой Вадима – в надёжной броне, а на ТП, на виду у всех, он был словно в открытом космосе в самодельном скафандрике.
Вид теоретика, «упёршегося в схемы лбом» показался сходу забавным, и Лосев, увидев Маэстро, заулыбался.
– Над чем трудится теория? – спросил он.
– Да, вот, – поднял голову теоретик, – вроде схема неустойчива.
Лосев с трудом выбился в ведущие из конструкторов. Он не очень уважал теоретиков, считал: науке не место в конструкторском бюро. Ей место где-то на стороне, не здесь, где нужна чёткость, а не размышления и научные общие споры уводили очень далеко.
Однажды в Москве, на высоком приёме, он видел, как к Главному подошёл известный артист и предложил тост за науку. Главный фамильярности не терпел, но к представителям искусства относился доброжелательно, как к детям. На этот раз он пить не стал, сказал:
– «За науку» не по адресу.
И кивнув в сторону теоретика космонавтики, добавил: «Это к нему».
– Как? – удивился народный артист.
– У вас, у артистов, – покачал головою Главный, – есть театры академические и театр транспорта. Мы в науке вроде театра транспорта.
Ведущий был с ним полностью согласен. Он ясно видел, что все эти звания в их области: академик, членкор и прочее – лишь дань уважения их технике. И теоретик, ковыряющийся в схемах, его рассмешил. Он мог бы отдать голову на отсечение, что схемы выверены. Но мысль – использовать теоретика – его позабавила.
– Что же ты не докладываешь? – сказал он при встрече Славке.
– О чём? – пялился тот на ведущего голубыми наивными глазами.