Юность крейсера - стр. 11
– Алексей Петрович Каневской служит на броненосце «Ослябя», а это Владимир Карлович Клод, муж моей сестры, – представил их друг другу Александр.
– Как дела на эскадре? – спросил Владимир Карлович.
– Ничего хорошего. Могли бы уже месяца три палить под Порт-Артуром. Но под шпицем Адмиралтейства решили иначе, и вот мы снова в Маркизовой луже Финского залива, – ответил Нечаев.
– Не торопитесь, молодежь, еще успеете повоевать. После гибели адмирала Макарова на броненосце «Петропавловск» до подхода на Тихий океан эскадры адмирала Рожественского с японцами не справятся. Тем более что Порт-Артур блокирован теперь не только с моря, но и с суши. Я тоже скоро отбываю во Владивосток по делам снабжения флота. Ожидается, что там соберется вся Первая Тихоокеанская эскадра. А сейчас молодые люди, если вы не сильно устали, едемте к нам на дачу. Леночка будет очень рада видеть братца после долгой разлуки.
Дача Клодов находилась далеко от города, и добираться пришлось на поезде. Всю дорогу Нечаев рассказывал веселые анекдоты про поход. Алексей от души смеялся над шутками друга. Владимир Карлович лишь изредка улыбался, как бы оказывая любезность.
– А вот еще был случай, – начал новую историю Александр. – Прошли мы уже Суэцкий канал и стояли в Джибути. Жара днем невозможная: на броне воду кипятить можно, а ночью холодно, как в подвале. Бедуины на лодках меж кораблей так и снуют. На ломаном французском и английском кричат, предлагая купить всякую всячину. Один, смотрю, прямо из кожи лезет, даже по-русски орет: «Купи, ваше благородие!» Говорю ему по–английски: «У тебя финики есть?» Тот в ответ кричит: «Еs, Еs». Велел я трап спустить, поднялся бедуин на борт с мешком фиников. Нахваливает свой товар, лучше, говорит, во всей Африке не сыскать. Пробую, действительно, хорошие сладкие финики. Даю ему три франка, больше чем стоят финики у них на базаре, а торгаш на колени падает, на всех известных ему языках лопочет, на пальцах что-то считает. Выходит, что должен я заплатить не меньше пяти франков, и то, полцены по доброте душевной он мне скинул. Посмеялся я над его стараниями, доплатил еще два франка и велел матросу отнести мешок в Кают-компанию. Поели мы вечером немного этих фиников, на завтрак опять велели подать. Начали кушать, а все финики червячками поточены. Пришлось весь мешок вестовым отдать. Выхожу я на палубу и слышу, как этот бедуин вновь на всю гавань заливается, расхваливая товар. Ну, думаю, погоди, пройдоха, я тебя сейчас проучу и кричу ему: «Плыви сюда, я тебе сейчас бумагу за честность напишу, чтобы все русские моряки покупали только твой товар». Бедуин радостный поднимается на палубу «Авроры», в ножки кланяется. Я пишу ему рекомендацию, что податель сей бумаги Оглы такой-то есть плут и обманщик и ничего у него покупать нельзя, и подписываюсь: «лейтенант Нечаев». Этот торгаш, наверное, до сих пор удивляется, почему русские моряки перестали покупать его товар.
Каневской задорно засмеялся, хотя слышал раньше этот рассказ и даже видел ту рекомендацию в руках у незадачливого торгаша.
Офицеры вышли из вагона на полустанок, не доезжая до Гатчины. Дачный поселок утопал в зелени: перед домами пестрели цветами палисадники. Отворив калитку, Владимир Карлович позвал сидевшую на веранде жену: