ЯТАМБЫЛ - стр. 35
– А Вы мне скажите, – разозлился Степа. – Ладно, ребята мрут от неизвестной заразы, это чудо и восторг природы. Может, кроме меня и этих, с подбитыми мозгами, еще кто лучше живет?
– Тупой, – воскликнул Федя, в ажиотаже приподняв круп и роняя его вновь на стул, – и неграмотно вставленный вопрос. – А если ты девушка?
– Я? – поразился Степа.
– Ну да. Если ты вечером бежишь-семенишь дуреха, а тебя какая ни есть ахметка на три года пригласит под белы руки сладко в подвал задарма ему пастилу месить и взвешивать? А? Не хороша, что ли, новость?
– Смотря для кого, – не стал Степа спорить с доводами прикидывающегося идиотом.
– Для всего, – отчеканил Федот, вкусно чавкая хлебом. – И для зефира, и для восточных сладостей, и для самой девки, коя тридцать шесть месяцев, не мучаясь о хлебе, не терзаясь ревностно, не стеная в зеркало, спокойно проведет заслуженный отпуск от других мук. Вот так.
– А потом, чуешь, Степа, – сказал гость, и Лебедев непонятно почему поразился – «знает по имени», хотя мог бы давно предположить не полную случайность ночного плотненького полупризрака. – Ведь с одной и другой стороны. Чья лучше? А чья непотребнее. Это в нашей жизни загадка-иллюзион. Это знает одна горбатая могила. Слушай случай в виде катавасии, произошедшей, вроде, со мной лично, некоторое неполное время назад. Лежу я, значит, как король на чужих именинах. Справа сосед, дурна жлобина, левого соседа порезать хотел, и уж перо навострил, в складке живота держал, да-а. А левый сосед, совсем недюжий – ужо сам окочюривается и всю ночь меня просит, нарочно поди, просит… пить, водицы! Мне его, конечно, жальчей жалкого, но вот беда, протяну я ему кружку, и с правой-то нары меня, вдруг, уроет, а? Чуешь, как быть? А я что ни месяц, троих мал-мала снаружи грел. Ты, кстати, посоветовай пожилому, как быть то. Ну-ка, дай, еще плесну.
– Странная история, – пробормотал Степа и опрокинул в себя лафит, и подумал – вот странно, днями с утра до ночи лезут в квартиру участковые, уполномоченные и прочая государственная челядь, а тут хоть бы один сунулся и у жизнелюбца напротив хотя бы медсправку проверил.
– Странная, странная, – обрадовано забормотал мужичок, оглядывая Степины подбородок и лоб. – Уж зачем и случилась, не разберу, ей богу.
Степа решил, затягивая время, поддержать игру.
– Может, Вам надо было черпачок с водой потенциальному злодею протянуть?
– Это еще с какого? – подозрительно уставился Федот.
– А сказали бы, дай ему, больному, перед смертью попить, последний, может, разок.
Мужичок задумался, прикрыл сизые, крапленые венами глаза, будто заснул, но через секунду встрепенулся и крякнул.
Тут же дверь распахнулась, и в комнату на цыпочках бочком влез участковый Бейкудыев, испуганно дергая сморщенным личиком, тихонько поставил перед пьющими три запотелые четверти, предварительно протерев их от влаги фуражкой, и конфузливо спросил:
– Еще чего пожелаете? Селедочки с луком, девчаток, может?
– Свободен пока, – хмыкнул Федот, и участковый пропал, беззвучно растворившись в дверь.
– А Вы как поступили?
– Когда?
– Ну, с больным?
– Я то? Не помню, давняя история. Кажись, спать лег, да заснул. Да-а, – протянул мужичок. – Так к чему это я? Заплутал ты меня. А-а. Так ответь-ка, что? У кого из этих троих жизня лучше? У полумертвого, у придуренного, когда ему дополнительно пятерку впарят, али у этого, посередине, собственной персоной, нон грата, едреныть. Ты, может, заявишь – начальник, у одного хуже другого, а я пошире тебя жизнь поскакал, почаще спать пропускал, подольше на лбу мозоли тер, скажу призыв – у кажного из этих, троих, жизнь загляденье, одного слаще другого. Не веришь?