Ясень и яблоня. Книга 2: Чёрный камень Эрхины - стр. 41
Бывал он и не раз выступал на заседаниях Туркестанского отдела Общества востоковедения, где помощником председателя подвизался Ф.М. Керенский, с которым он познакомился, правда, не коротко; попадался на глаза и его сын Александр, аффективно-подвижный, словно неуравновешенная девица, в скором будущем – одним из самых временных и подиумных, эстрадных временщиков огромной страны.
В начале июля понадобилось произвести рекогносцировочный приграничный летучий дозор, он выпал едва не в сто двадцать вёрст, причём половина из них – по китайской территории. Места пустынные, нелюдимые, казалось бы, ничто и никто не остановит русского офицера с двумя казаками. Но из-за скалы как из-под земли вырос китайский караул: офицер с двумя десятками подданных – киргизских солдат. В Снесарева почти в упор холодно вглядывался тёмный глазок карабина, китаец долго его держал, тщательно прицеливаясь, и за те секунды, которые показались бесконечными, Снесарев успел подумать о военачальнике-философе Сунь-Цзы, о великой Китайской стене, о том, что она не могла при монгольском нашествии спасти китайцев, да и вообще никто никого не может спасти, если на то нет высшего благоволения. Можно ли стать фаталистом за малые секунды? Во всяком случае, если у него позже появлялись фаталистические нотки, исток их здесь – на памирской каменистой земле, когда под прицельно наведённым стволом карабина он вполне почувствовал всеохватную беззащитность человеческой жизни.
Какой быть будущей жене? Об этом Снесарев думал и размышлял в письмах к сестре, которая предупреждала его, что, мол, он находится в той поре, когда скоро будут выходить замуж не за него, а за его положение. Да и он в письме к сестре рассказывал, как однажды они с английским полковником Нипуром побывали в доме одного русского холостого генерала, и после ухода англичанин сказал, что в холостяцком доме – как в могиле; и не такая ли участь ждёт его, стареющего офицера, затерянного среди гор и песков? В том письме он рисует участь неженатого, как он её видит: «Холостой человек – всегда вор семейного счастья. Последнее должно принадлежать, в известной мере, каждому, и кто не имеет собственного, поневоле ворует чужое… Это неизбежно. Как бы вы ни были нравственно устойчивы, вас на кражу поведут другие… Холостого человека окружает какая-то неестественная атмосфера: дамы и девицы смотрят как на жениха, старухи – как на зятя, все – как на человека, обязанного их развлекать, увеселять, всюду быть с ними…».
Снесарев, притягательно-видный мужчина, владелец перспективного военного мундира, отважный наездник, певец, пианист, путешественник, учитель, фигура, везде желанная, но он бы давно уже предпочитал «увеселять» одну-единственную, а не вереницу приценщиц.
Правда, в середине тысяча девятисотого года свадьба чуть было не сладилась. «Девица 19 лет, росту выше среднего, белокурая, сложения хорошего; исповедания, конечно, православного, и имя ей, ещё более конечно, Лидия… – пишет он сестре. – Она принадлежит к тому любимому мною типу девушек, на который похожа Лиля и покойница-подруга… Это тип необыкновенного сердца – незлобивого, любящего и полного неистощимого запаса ласки. Это тип человека, который знает, куда теряется шапка брата, башмак сестры… какое кушанье больше любит отец, чем успокоить слёзы матери, какому из братьев не даётся арифметика… До её отъезда я часто бывал у них и много гулял с нею; она не скрывала от меня, что я ей нравлюсь, что она привыкла ко мне, что она по мне скучает… Всё это звучало и несколько необычно, но это было говорено так естественно и просто, как проста вся она от пятки до маковки головы…»