Яростный Дед Мороз. Рассказы - стр. 17
– Такой. Не нужен.
Людмила Алексеевна знала что такое убийственная вежливость.
– Прошу простить, но у меня здесь ценные бумаги, договора, а с вахтёром, который выдаёт ключи кому не следует, поговорю.
Брюнетка покачала головой.
– Пойдёмте в фойе, – сказала она Мише.
– Хорошо, – ответил он кротко.
Когда они вышли Людмила Алексеевна хотела закрыть дверь, но решила не делать этого. Даже распахнула дверь ещё сильнее, так, чтобы та заняла половину коридора.
Пусть художник лопнет от злости
Затем она принялась открывать забитое гвоздями окно. Ей срочно нужен был свежий воздух. Рывок. Окно поддалось.
Сквозняк смахнул со стола бумаги. Дверь захлопнулась, словно кто-то выстрелил ей в спину.
Вахтёр разнёсла новость по всему театру:
– Завлитша-то замуж собралась.
По меткому выражению артиста Кудрявцева «Людмила себе свисток намундолила».
По коридору мимо кабинета начали ходить артисты и заглядывать в открытую дверь. Людмила Алексеевна заметила, что за ней наблюдают, и выдвинула стол вперёд, чтобы хорошенько рассмотрели.
Количество визитёров резко увеличилось. Даже художник пришёл посмотреть на Людмилу Алексеевну.
Нервно мигая, с чёрной чёлкой, разделяющей лицо на две половины, он встал в дверном проёме, а потом постучал по косяку узловатыми пальцами.
– Что вам угодно? – спросила Людмила Алексеевна.
Художник замычал, запыхтел, сказал, что он за степлером, степлера не взял и вышел.
Людмила Алексеевна почувствовала себя так хорошо, что у неё запершило в горле. Она закашлялась, элегантно прикрыв рот ладонью.
Премьеру назначили на следующий день. А этим вечером Людмила Алексеевна была приглашена в кабинет Главного, на ужин для своих: Главный, драматург, художник, директор Камиль Маратович и она. Это было и неожиданно, и как-то в порядке вещей. Словно начал сбываться давно заготовленный план, по исправлению её жизни. Она стала элитой театра. И всё произошло как-то само собой.
В кабинете секретарша Главного выключила верхний свет, и ужин проходил при яркой настольной лампе с красным абажуром.
При полусвете члены руководства казались очень приятными людьми.
Выяснилось, что Миша умеет петь песни. Голос у него был сильный, А манера подачи необычная. Он с фальшивым усилием брал самые высокие ноты, и неожиданно обрывал их, делая звуком запятые в воздухе. И слушатель никогда не ожидал этого.
Людмила Алексеевна сидела в сторонке, и слушала Мишино пение, с замиранием сердца. Разглядывала гитарную деку, чтобы не встретиться с Мишей взглядом.
А утром она обнаружила молодого драматурга у себя в кабинете. Он спал на её диванчике. Пьесы графоманов были скинуты на пол, стопки расползлись веером. У спящего было серьёзное лицо, словно он с плотно закрытыми глазами выслушивал важные новости.
Окно было распахнуто настежь, в морозном воздухе висел запах алкоголя, лёгкий и приятный
Людмила Алексеевна посмотрела на Мишу и задала себе классический вопрос:
Будить или не будить?
Но Миша проснулся сам. Резко, словно по приказу. Сел и сразу заговорил деловым тоном, подробно объясняя, почему он здесь оказался, словно и не спал секунду назад. Он перешёл сюда из комнатки за сценой, куда поселил его экономный Камиль Маратович.
– Я не мог там спать, – говорил он, сидя на диванчике и разминая шею, – Там нет окон. Там фотообои по стенам, берёзки. И душно очень. Я пошёл вниз, взял ключ. А здесь у вас свежо, окно открыто. Извините.