Ярость огня - стр. 50

– В этом году всего трое? Рекордно высокая цифра…

Профессор Сидни, возможно, был самым старым и самым высоким человеком, которого мне доводилось когда-либо встречать. Ослепительно-белые волосы обрамляли его продолговатую голову. Войдя, он едва ли взглянул в нашу сторону и тут же принялся писать на доске, повернувшись к нам спиной.

– Нориш, – начал он, – вот что мы здесь будем изучать. Язык норчианцев, земли которых раньше назывались Норчия, а теперь – Новый Питос. Меня зовут профессор Сидни. Если вы ошиблись классом, можете уйти. – Он говорил на драконьем языке. Дрожащей рукой вывел на доске на драконьем языке слова «нориш» и «Сидни». И когда обернулся к нам, его строгий взгляд воткнулся в меня. Я узнала взгляд преподавателя, который не приветствовал присутствие студентов женского пола на своих занятиях. – Скажите, вы здесь учитесь? – спросил он.

Обычно форма стражников избавляла меня от столь вульгарного скептицизма, но Сидни, вероятно, не разглядел в тусклом свете мою форму.

– Нет. Я… учусь по соседству. – Пауэр закатил глаза.

Несколько мгновений в тишине раздавался лишь скрип мела. Затем Сидни заговорил, обращаясь к доске:

– Я побывал на Новом Питосе примерно в вашем возрасте, юный лингвист. Не при последних Триархах, а при тех, что правили до нее, при Аргусе Первом. Тогда у нас были неплохие отношения с полуаврелианцами. С другой стороны, коренное население… – Сидни взмахнул дрожащей рукой: – Норчианцы – неплохой народ, но крайне примитивный. Они поклоняются своим карстовым колоннам, очеловечивая их, заявляя, что когда-то они были Нагом, Кракеном и прочими божками, и считают их своими клановыми символами. Они были слишком заняты междоусобными распрями, чтобы заниматься чем-то еще.

– Как наши горцы? – подсказал Пауэр, подмигнув мне.

Я подумывала о том, чтобы пнуть парту Пауэра, но первокурсник не отрывал взгляда от меня. Я вопросительно вскинула бровь, чем заставила его покраснеть.

Сидни по-прежнему смотрел на доску, кивая ей.

– Да, во многом как горцы. Они просто сидели на своих полезных ископаемых, пока не явились полуаврелианцы и не заставили их добывать руду. Никакой местной письменности, из-за чего мне самому пришлось все транслитерировать на каллийский. Никаких учебников, по которым можно было бы учиться, поэтому я написал свой. Именно им мы и будем здесь пользоваться. А теперь перейдем к знакомству…

Настроение Пауэра, казалось, улучшалось по мере продолжения занятия, и он искал все новые и извращенные способы выудить из Сидни новые фанатичные высказывания. Он вышел из аудитории с победной усмешкой, которая исчезла в тот же момент, как мы остались вдвоем в коридоре. Здесь было еще темнее, чем в классе.

– Могла бы и сказать ему, кто ты, – заметил он.

Мы наблюдали, как первокурсник торопливо удаляется прочь. Возможно, чтобы поскорее рассказать друзьям, что учится в одном классе с двумя стражниками и профессором, который их не узнал.

– Или ты мог бы перестать подстрекать его?

– Но разве это было бы весело?

У нас с Пауэром всегда были разные понятия о веселье. Однако закоснелые предрассудки Сидни больше, чем что-либо еще, предоставили мне пищу для размышлений. В своей военной стратегии мы пока не сосредотачивали должного внимания на норчианском низшем классе Нового Питоса, и даже на грани войны их язык по-прежнему преподавал дряхлый профессор в классе из трех человек. Разве небрежные взмахи руками, которыми Сидни сопровождал рассказ об их культуре, не имели ничего общего с презрением драконорожденных к своему народу, простолюдинов, отнявших у них власть? Пауэр заговорил о горцах, собираясь подшутить надо мной, но это оказалось гораздо уместнее, чем он мог себе представить.