Ярое Око - стр. 25
Отдельные стычки то тут, то там еще продолжались. Отбившееся крыло половецкой орды, потеряв всякую надежду воссоединиться со своими, с боем уходило на юг.
Его атаковали летучие отряды татар. Подобно волчьей стае, они набрасывались на обескровленную, но еще огрызавшуюся добычу; вырывали из ее холки, ляжки или грудины кусок пожирнее и, рассыпавшись, отходили прочь… То внезапно, по команде повернув коней, вновь и вновь стремительно вгрызались в измотанного противника.
…Близился вечер. Косые лучи низкого солнца зарумянили пропитанные кровью берега Днепра. От косогоров и холмов потянулись длинные, костлявые тени, когда из стана Джэбэ-нойона послышались призывные звуки медных труб, и отряды монголов, разом потеряв интерес к половцам, умчались в свой лагерь.
…И вот место побоища опустело. Со всех концов померкшей равнины неслись страшные хриплые стоны и призывы о помощи… Дух смерти бесшумно витал над степью. Едва ли не треть половецкого войска ранеными и убитыми полегла в этой сече.
– Наконец-то все угомонились. – Плоскиня хищно осклабился, на миг прикрыл уставшие глаза. Вкушая тишину, не в силах поверить своей удаче, он чувствовал, как бешено стучит сердце и кровь в висках, шее, в груди – тугими толчками, все чаще и чаще… «Чтоб вам всем на ноже поторчать… Силы небесные! Да я же теперя… богатей самого князя киевского… Токмо нагнись! Подыми злато да серебро, снеси в ладью… Твою мать!»
Плоскиня открыл глаза. Нет, не сон! Те же лю́бые сердцу картины. Он глянул направо, налево, настороженно вслушиваясь, – не раздастся ли шорох, треск ветки, топот копыт иль еще какие-нибудь звуки. Нет, никого. Тишина, только треск крыльев могильников, не поделивших добычу, да стылое карканье воронья.
– Как думашь, пора? – Оторвяжник Гурда, сжимая в руке кривую половецкую саблю, заглянул в глаза броднику. – Терпежу нет! Гля-ка, добра-то сколь! В зобу дыханье спират… Мать честная! Тут впору княжий паром зачаливать…
– Да семь ден гонять евось, дурака… туды-сюды, як лысого в кулаке, поку сам копыта не бросишь, – глухо гыкнул в рукав Кистень и, поблескивая в сумеречье лихими светлыми глазами, прилип к вожаку: – Нуть, шо, трогаем на «раздел», Плоскиня?
Но тот зыркнул таким взглядом, что варнак только ляскнул зубами и отшатнулся в сторону.
– Я тебе «трону»! «Раздел» ему подавай!.. – Бродник сбил на затылок бобровую шапку; налитые дурной кровью глаза схватили и обожгли всю братию разом. – То, что половецкие псы бежали… то без спору… – прохрипел он. – Назад не сунутся, а вот энти волки́ саблезубые – тут бабка надвое чихнула… Вона за теми ярами – ишь, небо огнем взялось, – то стан ихний, как пить дать. Хрен кому оне отдадуть свою лытку говяжью, кровями умытую! Все видели, тугарин тутось не чаи гонял!.. И евось голов зело поубавилось. Чую, браты, нонче оне залижуть раны, а завтре – чуть свет возвертаются. Все подберут бритвоглазые, до зернышка, ей-бо…
Плоскиня вдруг поймал на себе внимательно прищуренный взгляд Кистеня и насторожился. «Как в степь выйдем, держи его пред собою, волка́», – зарубил он для себя и тут же с лихорадочной радостью выдал:
– А посему времечка на «гы-гы» и «ху-ху» у нас нет, Кистеня… Как нет у нас права и под вражий булат свои буйны головы подставлять. Времени у нас – кукиш! Токмо красный