Ярче солнца - стр. 2
– Почему ты не упала? – спрашиваю я.
Мараи выпрямляется, держась за панель управления.
– Ребро панели меня остановило, – отвечает она. Голос звучит ровно, но я ловлю в ее тоне оттенок настороженности.
– Если бы что-то тебя не остановило, ты продолжала бы падать. Первый закон движения. – На секунду я прикрываю глаза, вспоминая все материалы, изученные при подготовке к этому разговору. – На Сол-Земле был ученый. Его звали Исаак Ньютон. – На имени я спотыкаюсь, не зная, как произносить слово с двумя буквами «а» подряд. Выходит что-то вроде «ис-саак», и я не уверен, что получилось верно, но суть не в этом.
К тому же ясно ведь, что остальные знают, о ком я. Шелби бросает на Мараи нервный взгляд – один, второй, третий, – и все они отскакивают от неестественно спокойной маски, в которую превратилось лицо Мараи. С лиц же остальных корабельщиков застывшее выражение медленно сползает.
Прогоняю с губ горькую усмешку. Кажется, мне суждено вечно нарушать идеальный порядок, над которым так трудился Старейшина.
– Этот Ньютон вывел законы движения. Все, о чем он писал, кажется ужас каким очевидным, но…
Я качаю головой, по-прежнему немного удивляясь простоте этих его законов движения. Почему они раньше никогда не приходили мне в голову? И Старейшине тоже? Как так вышло, что все то время, что Старейшина учил меня основам всех наук, мы ни разу не говорили о Ньютоне и законах движения? Он что, не знал о них, или даже эту информацию пытался от меня скрыть?
– Мое внимание привлекло то, что там говорится об инерции, – продолжаю я и принимаюсь мерить шагами комнату – привычка, которую я перенял у Эми. Я перенял у нее много разного, в том числе и то, как она во всем сомневается. Абсолютно во всем.
И венчает все сомнения страх, который я всегда слишком боялся озвучить. Всегда, но не сейчас. Не сейчас, когда я стою перед корабельщиками, а за спиной у меня скрежещет хромой двигатель.
Снова на секунду закрываю глаза, и в темноте под веками вижу своего лучшего друга Харли. Я вижу зияющую пустоту космоса, в которую затянуло его тело, когда открылась дверь шлюза. Вижу тень улыбки, которая играла на его губах. За миг до того, как он умер.
– В космосе нет внешних сил, – произношу я, и мой голос звучит лишь чуть громче, чем «жжж, бам, жжж» двигателя.
Не было силы, которая смогла бы остановить Харли, когда три месяца назад он вылетел из двери шлюза. А теперь, когда он оказался в космосе, нет такой силы, что остановила бы его вечный полет меж звездами.
Корабельщики смотрят на меня в ожидании. Мараи сощурилась. Она мне не поможет. Придется вытягивать из нее правду.
Я продолжаю:
– Старейшина сказал мне, что двигатель теряет скорость. Что мы на сотни лет отстаем от графика. Что нужно починить двигатель, иначе мы рискуем никогда не добраться до Центавра-Земли.
Оборачиваюсь и смотрю на двигатель, словно он может мне ответить.
– Но это не нужно, так? Нам не нужно топливо. Нам просто нужно набрать максимальную скорость, а потом мы могли бы выключить двигатель. Снаружи нет ни трения, ни силы тяжести – корабль двигался бы до самой планеты.
– Теоретически. – Не знаю, почему в голосе Мараи звучит такая осторожность: потому что она сомневается в этой теории или потому что сомневается во мне.
– Если двигатель не работает – и не работает уже десятилетия, – значит, проблема в том, что мы летим слишком быстро, так? Мы просто пронесемся мимо планеты… – Теперь в моем собственном голосе появилась неуверенность – эти слова идут вразрез со всем, что было мне известно до сих пор. Но я изучал проблему двигателя с тех самых пор, как умер Старейшина, и у меня просто не получается сопоставить то, чему он учил меня, со знаниями, полученными из сол-земных книг. – Космос побери, нам нужно волноваться о том, что мы врежемся в Центавра-Землю, потому что не можем затормозить, а не о том, что будем бесцельно дрейфовать в пространстве, правильно?