Размер шрифта
-
+

Янтарная комната - стр. 5

Из соседней комнаты железная винтовая лестница вела вниз. Я зажег фонарь. Мы спустились.

В луче фонаря возникли дощатые ящики. И другие ящики, необычного вида, широкие и плоские. Заблестели рассыпанные на полу гвозди. А посреди помещения возвышалась фигура женщины с луком в руке.

– Вот, – сказала Катя, – видите, готово все. – Она прошлась среди ящиков, потрогала их, пощупала тюки, потом смерила взглядом статую. – Я должна была вам показать… Чтобы вы, по крайней мере, знали место.

– Ясно, – сказал я.

– В коробках фарфор. Дворцовые сервизы. Кидать нельзя, запомните. Ладно?

Я спросил, что в плоских ящиках. Оказывается, картины. Вот не думал! До сих пор я встречал картины только в рамах.

Должен заметить, хоть я и воображал себя непроницаемо строгим, мои настроения все же отпечатывались на моей нескладной физиономии весьма отчетливо.

– Я тоже вот, – она засмеялась, – как пришла первый раз в музей, в хранилище, мне жалко их было, жалко картин. Море плещет, деревья шумят, люди как живые написаны, – да как же можно это трогать, из рам вынимать… и в темницу…

Я ничего не ответил. Я сжался весь еще сильнее оттого, что она так внезапно и непрошено заглянула мне внутрь. А она как ни в чем не бывало порхала по комнате, сыпала именами. Я уже не помню сейчас всех художников, которых она назвала тогда. Я не знал их, кроме Айвазовского.

И тут меня прорвало. Мне вдруг взбрело на ум показать, что и я не лыком шит.

– Девятый вал, – сказал я.

У нас дома, в Калуге, висела репродукция «Девятого вала».

Катя улыбнулась. Веселые, лукавые искорки плясали в ее глазах. Я насупился.

– Что вы, этой картины нет! – услышал я. – Она в Москве, в Третьяковской галерее. Тут полотна из Минской галереи, из нашей Киевской. – Тон ее стал опять деловитым, как вначале. – Грузить будете – стоймя ставьте, как здесь. А вот с Дианой, – она обернулась к статуе, – сложнее обстоит. Ящик сколотите. Только сосна не годится. Сосна не выдержит. Дуб только. И потом…

– Я не плотник, – вставил я.

– Это всех касается! Всех! Вы знаете, где она стояла раньше? В Петергофском парке! Ой, лышеньки, да зачем вы молчите так! Да вы ж не представляете, какое это богатство! А тут малая часть. Он же массу всего вывез…

– Кто? – не выдержал я.

– Фон Шехт. Хозяин виллы. Мой начальник. Вы слыхали про эйнзатцштаб?

– Никак нет.

– Эйнзатцштаб – это… – начала она и запнулась. – А вы поверите мне? Нет, – она покачала головой, – лучше спросите про штаб… И про меня… У Бакулина.

У Бакулина?

Я знал его. Майор Бакулин, офицер разведотдела армии, часто бывал у нас в роте. Я насторожился. Мало ли почему он мог быть известен в этом, как его, эйнзатцштабе! Если она связана с Бакулиным, работает на нас, то почему он не ориентировал Астафьева, меня? Не предупредил о возможной встрече? Бакулин, с его редкой памятью, рассудительный, внимательный. Бакулин не упустил бы…

Я терялся в сомнениях. В душе доверие к ней, вопреки логике моих размышлений, еще жило, но я решительно заглушал его.

– Вы поможете мне, правда? – спросила она и, подтянувшись на носках, глянула мне прямо в лицо. – Правда? Вы отпустите меня?

– Куда?

Еще больше насторожился я, когда она объяснила. Обратно, к немцам, в Кенигсберг, – вот куда ей нужно, оказывается! Большая часть музейных вещей там. Гитлеровцы сейчас прячут их, и ей надо быть в курсе. Иначе их не найти потом.

Страница 5