Янтарь рассеивает тьму. Мелодия демона - стр. 53
Кровать вдруг показалась тесной. Слишком. Она была одноместной, но почему на ней сейчас лежат двое? На грудь что-то давило, а прохладная ладонь скользила под серебряными одеждами, бесстыдно исследуя изгибы его тела. Чужие пальцы своевольно касались крепкой груди, словно их сюда пригласили и предложили освоиться, гладили твердые мышцы на плоском животе, даруя наслаждение, а иногда докрасна стискивали нежную кожу на боках.
В этот момент чьи-то мягкие губы захватили рот Люциана в плен – голодно и бесстыдно. Сковали его шею словно металлической цепью из поцелуев, которую накинули еще и на плечи. Металл был холодным, как и человек сверху, но от соприкосновений с ним становилось так жарко и хорошо, что хотелось остаться в этом плену навек.
Губы снова вернулись к губам, а нахальная рука спустилась ниже, туда, куда забираться считалось верхом неприличия – под ткань штанов. Длинные пальцы сомкнулись в кольцо, и Люциан издал стон. Стоило ему только приоткрыть рот, как чужой язык, юркий и прохладный, без приглашения проскользнул внутрь. Он хозяйничал там, подминая язык Люциана под себя, разверзая между ними войну, а потом, видимо, устав от конфликта, предложил примирительный танец – жаркий, заставляющий одного льнуть к другому. Чужой рот глотал неприличные звуки, которые дарил ему владыка Луны, целовавшийся второй раз за жизнь.
Вокруг витал чарующий аромат чужой кожи, сплетался с запахом Люциана, напоминающим смесь ванили и корицы. Сердце его тяжело билось о грудную клетку, словно норовило проломить ребра. Оно жаждало вырваться на свободу, прыгнуть в объятья развращающих душу рук, одна из которых двигалась там. Дыхание Люциана сбилось из-за переплетений всех этих ароматов и тел или из-за ускорившихся движений руки, которые заставили его податься бедрами вперед и всецело отдаться процессу, сильнее прижаться к чужой груди, чтобы стать еще ближе.
С его уст снова сорвался низкий стон, потонувший в чужом рту, который принял его с довольным мычанием. Тело Люциана молило о большем, но большего получить не могло. Лишь болезненно тлело в пламени страсти, в котором ему сгореть не дано, пока чужие губы ласкали, а руки мучили.
– Я люблю тебя. Я скучаю. – Слова прозвучали хрипло и тяжело; они словно сдерживали сотни диких и необузданных чувств, которым не давали свободы веками.
От этих слов у Люциана заболело сердце, будто на нем скрывалась глубокая рана, которая со временем затянулась, покрылась коркой, но сейчас разошлась, возродив прошлую боль. Он всхлипнул, не в силах дать ответ, который от него ждали. Душу захлестнуло сожаление, но оно было связано не с настоящим, а, казалось, с далеким прошлым. Неведомое чувство разлуки заполнило его, как вода заполняет пустой сосуд, до краев. Дрожь резко пронзила тело до костей, затылок обожгло, и Люциан распахнул глаза, желая посмотреть на чужое лицо, но вместо него увидел лишь потолок комнаты.
Сквозь окно проникал свет, а в воздухе лениво кружились пылинки. Лаванда сопела в щеку, перекинув руку через его грудь. Люциан не помнил, как они оказались в одной постели, но мысленно взмолился, чтобы странный сон не оказался явью. Он все еще чувствовал боль, чувствовал, как сердце в груди ускоренно бьется, а в штанах было влажно. Еще чуть-чуть, и там стало бы влажно настолько, что пришлось бы стирать одежды и мыться.