Яков Тейтель. Заступник гонимых. Судебный следователь в Российской империи и общественный деятель в Германии - стр. 52

«Помилуйте, – говорили мне, – вы будете собирать этих воришек, хулиганов, забавлять их, какие-то игры устраивать. Это тем более недопустимо, что вместе с этими испорченными детьми будут и честные дети, которые под их влиянием тоже развратятся».

После многократных заседаний наше предложение было, однако, принято.

Это было в первых числах февраля. Необходимо было торопиться к весне открыть сад. Главным образом, конечно, нужно было позаботиться о средствах. Министерство финансов их не давало. Городское самоуправление не могло дать, так как высшая администрация не утвердила бы таких расходов. Нужно было обратиться к частной благотворительности. В данном случае «Самарская газета» оказала нам большую услугу. Печатая отчеты о заседаниях комитета, она энергично защищала наше предприятие и всё время, почти каждый день, в том или другом отделе, помещала заметки о предполагаемом к открытию саде. По просьбе городского головы Арапова, владелец самого крупного на Волге пивоваренного Жигулевского завода, А. Ф. Вакано280, отвел нам для сада большую площадь на одной из окраинных улиц, недалеко от Молоканского сада, губернской земской больницы и тюрьмы. Насчет соседства с последней многие острословили. Приверженцы сада говорили:

– Надо детей посылать в сад, а не готовить для тюрьмы.

А противники говорили:

– Под влиянием сада детям прямая дорога в тюрьму; слава богу, туда недалеко, и казна будет меньше расходовать на отправку их туда.

Как я сказал, на мою работу, на возню с евреями высшая администрация смотрела косо, но вредить мне сильно не могла. Кроме местных влиятельных судейских, меня сильно поддерживал прокурор Саратовской судебной палаты Федор Арнольд.

Большую услугу оказал мне Федор Федорович при определении моего сына Александра в Московский университет. Это было в конце 1890-х годов, когда министром народного просвещения был Н. П. Боголепов. По существовавшим тогда правилам сын мой, как окончивший самарскую гимназию, мог быть принятым, и то с соблюдением процентной нормы281, лишь в Казанский университет. Мне же хотелось определить его непременно в Московский, в тот самый, где я получил образование. Особенное тяготение я питал к Москве еще и потому, что там у меня было много знакомых в литературных и художественных кружках. Как раз в то время, когда мой сын кончил гимназию, прибыл в Самару министр юстиции Муравьев. Арнольд, которому министр особенно благоволил, взялся хлопотать перед ним о принятии мер к исполнению моего желания. Муравьев любил помпу. В зале общих собраний суда, окруженный свитой, он принимал просителей. Вечный чиновник особых поручений при всех министрах юстиции, А. В. Малама282, пригласил меня к Муравьеву. Последний, выслушав мою просьбу, сказал, что слышал обо мне, знает мою деятельность и напишет Боголепову. Поблагодарив Муравьева, я просил его, чтобы принятие моего сына вне правил не отразилось на процентном отношении учащихся евреев Московского округа. Муравьев обещал хлопотать о приеме моего сына сверх нормы на юридический факультет Московского университета, который он и окончил.

Чаша губернаторского терпения, как я выше писал, переполнилась, когда моя жена, Екатерина Владимировна, устроила «каплю молока» для бедных детей, преимущественно рабочих Самары