Яков Тейтель. Заступник гонимых. Судебный следователь в Российской империи и общественный деятель в Германии - стр. 39

, под редакторством А. К. Клафтона232, кристаллически честного человека и публициста. Всю жизнь он боролся за свободу, был в ссылке и в конце концов, к великому огорчению всех знавших его, был в 1920 году расстрелян в Омске как «контрреволюционер». В его «Вестнике» также участвовали известный экономист социал-демократ П. П. Маслов233, покойный Циммерман (Гвоздев)234 и другие. Выходила еще вторая газета235, с социал-революционным оттенком, в которой сотрудничали Дробышевский236, Ешин, Чешихин, Чириков, Ашешов, Горький, Скиталец237 и местный общественный деятель А. А. Смирнов, написавший несколько очерков (о Горьком, Чехове и Леониде Андрееве) под псевдонимом Треплев238Все они часто бывали у нас. Бывал и П. П. Румянцев, впоследствии редактор журнала «Вестник жизни» в Петербурге239, бывали Елизаров и Шлихтер, впоследствии народные комиссары советского правительства240Владимир Ильич Ульянов (Ленин) бывал у нас в конце девяностых годов241, когда мать его, вдова с детьми242, переехала из Симбирска в Самару. Он был помощником присяжного поверенного, ныне покойного известного земского деятеля, человека кристаллической чистоты, Андрея Николаевича Хардина243Ленин, тогда совсем еще юный, не вмешивался в разговоры; человек замкнутый, он любил прислушиваться к спорам. Объединяющим центром на этих вечерах был сначала Владимир Иванович Анненков, а затем, гораздо позднее, Николай Георгиевич Гарин-Михайловский, автор трилогии «Детство Темы», «Гимназисты» и «Студенты»244.

О личности Николая Георгиевича не берусь писать, его характеристику дали такие художники слова, как Куприн, Станюкович245 и другие. Всё было в нем обаятельно: внешняя красота гармонировала с внутренней. Большой любитель природы и детей, он художественно описывал и природу, и детскую душу. Во всем у Михайловского был широкий размах, и как метеор пролетел он над землей. Не любить его нельзя было. Талантливый инженер-изыскатель, он работал также вместе с незаурядным московским миллионером, меценатом литературы и искусства, строителем железных дорог Саввой Ивановичем Мамонтовым246, который очень любил его. Зарабатывал Михайловский чуть ли не сотни тысяч, но легко их тратил; давал литераторам, политическим деятелям на издание газет, журналов, устройство театров247Всю жизнь он проводил или на пароходах, или на железной дороге, и оттуда посылал телеграммы в тысячу и больше слов в редакции журналов «Мир божий»248, «Русское богатство»249, внося исправления в свои статьи. Он был большой фантазер, в особенности в сельском хозяйстве. Его имение Гундуровка в Самарской губернии поглощало все его доходы. Он влезал в долги и был каждый год уверен, что урожай обогатит не только соседних крестьян, но чуть ли не всю Россию. Откапывал гениальных, по его мнению, управляющих, лесоводов, выписывал из-за границы разные семена и вообще хотел вести сельское хозяйство на новых, западноевропейских началах. Засеял сорок десятин маком, любовался, как он цветет, но собрать не умел.

Всю свою землю Михайловский засеивал чечевицей и экспортировал ее в Кенигсберг (ныне Калининград – прим. ред.), но ни он сам, ни его «гениальные» сотрудники не были практическими деятелями, а посредники, транспортировавшие его чечевицу, дававшие ему деньги под большие проценты взаймы, пользовались его ошибками, эксплуатировали его, и в конце концов имение Михайловского было продано с молотка.