Йага - стр. 8

- Ну, дерзкий, сам напросилси!

Ногти старухи почернели и заострились, как у птицы хищной, в избе потемнело – тусклой лучины недоставало разогнать сгустившуюся тьму. Рьян изготовился защищаться, да не пришлось. Девка повисла на локте у старухи:

- Матушка, ну что ты, в самом деле! Видно, горе у человека случилось. Неужто иначе явился бы к тебе в такой час?

- Да я б ни в какой не явился, кабы не нужда, - вставил проклятый.

Ведьма по-змеиному зашипела, вскинула руку, вырвала из рыжего чуба несколько волос. И сунула их в рот, вдумчиво пережёвывая.

Рьян ажно за живот схватился – замутило. А девке будто так и надо!

- Ну? – поторопила она бабку.

- Ладно уж. Пущай говорит, - согласилась, наконец, та. – А ты брысь отседова!

- Вот ещё!

- Брысь, сказала!

- Ну матушка!

- Баньку растопи. Не видишь, гость околел вконец! Да и грязное есть не хочется…

Девка прыснула, пихнула Рьяна бедром и выскочила из избы.

Матушка! Гляди-ка! Да старуха ей в бабки годилась, а то и в пращуры! Но не для того наследник явился к лесной ведьме, чтоб судить. Пусть ей.

Едва дочь скрылась в ночи, старуха мёртвой хваткой вцепилась в рыжие волосы.

- Слушай, ты, ащеул, коли болтать о Йаге станешь, я тебя не в печь посажу, а заживо сожру, уразумел?

- Как не уразуметь.

- А коли уразумел, выкладывай, зачем явился.

Вот же старуха безумная! Не зря люди к ней без крайней надобности не обращались. Небось свихнулась тут вместе с дочкой своей. Ну да делать нечего.

Рьян молча ткнул пальцем в алое пятно на щеке. Пятно было большое, с ладонь размером. Оно расползлось почти на пол-лица, тронуло левый глаз и черкануло по подбородку. Краше молодца оно не делало, да ведь и не с такими родимыми отметинами люди живут. Вот только отметины той у молодца с рождения не было. Появилась она лишь недавно, в тот злосчастный день, когда жизнь его рухнула.

Старуха выпустила чуб, плюнула на ладонь и поднесла её к пятну. И сразу отдёрнула руку, брезгливо отерев о передник.

- За дело получил? – только и спросила она.

- За несговорчивость.

Бабка хмыкнула: видала она несговорчивых, одну такую вон воспитывает.

- Ты хоть понял, кого разозлил, малец?

Рьян передёрнул плечами. Понять-то он понял, что ведьм злить не стоит, да только слишком поздно.

- Сможешь снять проклятие?

Старуха пожевала беззубым ртом.

- Снять проклятье того, кого уже и в живых нет… Непростое дело.

- Я заплачу.

Вот уж кто не выглядел богачом! Из дорогого у Рьяна имелась только новая обувка, да и та пропала. А в обрывках одежды кошеля не спрячешь…

Он сжал маленький туесок, привешенный к шнурку на шее – своё единственное богатство. Вынул крышку и вытряхнул свёрток с алой печатью. Развернул, не выпуская из рук.

Бабка сощурилась, разбирая письмена. Навряд она вообще была грамотной, но печать посадника ни с чем не спутать. И всякому известно, что та печать дозволяла.

- Я и без посаднического спросу почти век колдую, - фыркнула она. Но пальцы мелко задрожали, готовые вцепиться в бумагу.

- Так, стало быть, грамота тебе не нужна?

Он медленно свернул цидулку[1], обернул верёвочкой и сунул обратно в туес. Старуха проводила её хищным взглядом.

- Стой, милай! – Шумно с усилием проглотила слюну. – Проклятье тяжкое. Сложное. Но помочь табе способ есть. Рассказывай, как прокляли.

Рыжие брови ехидно изломились. Правду говорят люди: на всякий товар найдётся цена. Он невозмутимо закрыл туесок крышкой и расправил нить на груди – не потеряется, даже если вновь случится обернуться чудищем. Протянутая ладонь старой ведьмы так и осталась пустой.