Ядовитый ринг - стр. 22

Я же, под улюлюканье и свист бандюганов и любопытные, нездорово заинтересованные взгляды местных обитателей, резко развернулся, из-за чего поскользнулся и вляпался в лужу повторно, оказавшись теперь на четвереньках, неловко поднялся снова и медленно покинул место своего позора.

Я шел шатаясь, весь вываленный в грязи и говне, ссутулившись, и горько и беззвучно плакал. Так больно, как сейчас, мне, наверное, в жизни никогда еще не было. Не физически – болела душа. Слезы катились из моих глаз крупными горошинами, оставляя жгучие, грязные потеки на щеках и оседая солоноватым привкусом во рту. Брюки, еще несколько минут назад, чистенькие и выглаженные в стрелочку, мокро липли к ногам и хлестко шлепали по щиколоткам на холодном, пронизывающем ветру. А в навощенных, парадных, туфлях – теперь в ошметках мокрой глины и человеческих экскрементов – хлюпала вода из вонючей колодезной лужи. Вымоченная в ней же спина серого, нового пальто, тащила за собой смрад уличного туалета, распугивая прохожих и оставляя на пыльном тротуаре мокрую дорожку.

В моих пустых глазах не отображались встречные люди, не отображалось и выражение их лиц, все они теперь оставались для меня силуэтами и тенями, да они и стали таковыми на самом деле. Я не мог тогда думать, что они были живыми людьми.

– Эй, дядя, достань воробушка!

Я, чисто на автомате, приостановился и застыл в позе манекена – до меня долго доходило: кто это и что кричал. Наконец, я медленно, механически обернулся. Это глумливо наперебой галдели мне вслед какие-то пацаны, до пояса мне ростом, с рожицами, которые, как пятаки из-под одного станка, объединяла только одна, бросавшаяся в глаза, характерная деталь: недалекость, и захохотали тонкими, недоношенными голосками.

Тут что-то со звоном оборвалось внутри меня, словно лопнула какая-то важная жизненная жила, не дававшая мне доселе упасть в бездонную пропасть, слезы мгновенно высохли в моих глазах, и я пошел дальше – мне стало глубоко наплевать на всех и, в первую очередь, на самого себя. Разве я кому-то еще нужен, кем-то любим? Да и кто я такой, чтобы быть кому-то нужным, чтобы кто-то меня любил?

Смуро оглядевшись, я понял, что оказался уже около школы. До дома оставалось идти с километр, я ускорил шаги и вскоре оказался в своем квартале. Окажись здесь в подобном виде когда-либо раньше, я бы шел закоулками, опустив голову, стараясь не встречаться взглядами с прохожими. Но теперь я шел прямо, в моих глазах была пустыня с одной только дорогой в ней – ведущей домой.

Недалеко от дома меня остановил оклик, который, как я понял, до того прозвучал уже неоднократно:

– Колян! Постой же, Колян!

Меня сзади догонял Вовка – невысокий крепыш из параллельного 10-го «б», в сером кепи, которое он носил по-вратарски – козырьком назад, и с вечными пузырями на коленях неглаженных брюк. Он был донельзя самостоятельным и независимым от дворовой шпаны малым, бОльшей частью криминальной, поскольку имел разряд по борьбе и мог любому дать сдачи. Пацаны это знали, кое-кто силу его кулаков и борцовских приемов прочувствовал на себе, поэтому к нему не лезли, и его уважали. Он окликнул меня по имени, хотя обычно самое мягкое обращение, которое я слышал во дворе, это было: «Эй, длинный!». И это несколько удивило меня, если я еще мог удивляться в своем положении.