Ядовитый ринг - стр. 14
Глафира Мусаевна с брезгливостью чеховской барышни открыла мой дневник.
– Ты бы его хоть обернул, что ли, смотри какой замызганный, – пробубнила она, посыпая страницы перхотью со своей головы. – А это что такое? – вдруг с угрозой она подняла ко мне лицо, с взметнувшимися вверх широкими черными, как крылья у коршуна на взлете, бровями. – Это же порнография какая-то!
Глафира Мусаевна вынула из дневника и потрясла перед всем классом фотоснимком, который я вырезал из журнала «Америка». Его по подписке получал мой двоюродный брат Евгений, второй секретарь райкома комсомола – как номенклатурная единица, которой по статусу можно было доверить чтение сего непотребного издания. На снимке была запечатлена Мэрилин Монро из широко известного кадра фильма, где она стоит на решетке вентилятора: воздух задрал ей платье и показал ее ножки и белые трусики.
– Да не порнография это вовсе, это актриса известная – Мэрилин Монро. Недавно кино шло в нашем клубе – «В джазе только девушки», она там в главной роли.
– Нет, это не Мерина Монро никакая, это чистый разврат загнивающего капитализма! Это просто мракобесие какое-то возмутительное! – потрясала парторг фоткой. – Вам не про джаз надо смотреть, а «Молодую Гвардию»! Там у нас свои хорошие достойные девушки имеются, и одетые прилично. А эту голозадую девицу приобщим к собранию как вещдок!
– Дайте посмотреть, Глафира Мусаевна!
– Можно взглянуть?
Это вразнобой раздавались голоса наших пацанов вперемежку с хихиканьем.
– Да вы что, сдурели все, что ли? Ну-ка тихо все! А ну сейчас учителя в одних трусах будут перед вами расхаживать! Красиво это будет? – обвела строгим взглядом класс учительница.
– Это, смотря кто. Если физручка наша, Елена Васильевна, то – ништяк! – пошутил сидевший через парту от меня Боря Фридман – курчавый и чернявый очкарик. Он имел статус круглого отличника и мог себе позволить практически безнаказанно отпускать всякие едкие штучки.
– Слушай, Борис, и ты туда же! Это же просто возмутительно! – училка схватила свободной рукой указку и хлестко стукнула ею о стол. – Ты с кого пример берешь? Фильмы иностранные, девицы голые, рокэнрол, джаз. Ты знаешь, как говорят умные люди? – сегодня ты танцуешь джаз, а завтра Родину продашь! – ее голос и губы в усиках дрожали.
– Отдайте назад, Глафира Мусаевна, это частная собственность, – пытался несмело возразить ее намерениям я.
– Экий частник нашелся! Да ты какой-то буржуй, прямо-таки! Посмотри ребятам в глаза и скажи нам честно: с кем ты связался? Кто тебя надоумил с голыми непотребными девицами связываться, ведь ты еще маленький!
Класс загудел:
– Ничего себе маленький, каланча пожарная!
– Дядя Степа милиционер! Ха-ха!
Таня Милентьева, симпатичная круглолицая девчонка, с русыми волосами и зелеными, смешливыми глазами, к которой я был неравнодушен, но, по понятным причинам, скрывал это, вполголоса игриво пропела слова из популярной тогда песенки:
– Мы становимся равными с тобой лишь, когда ты сидишь на мостовой…
Я грустно оглядел класс – меня в который раз покоробило чуждое стадное однообразие глазеющих на меня, пока еще детских лиц. Они рассматривали меня, словно какую-то двухвостую макаку в клетке зоопарка, забившуюся там в угол, беззащитную, у которой вырвали из лапок яблочко, доставшееся ей от сердобольного посетителя, и которое она до того тихо грызла в своем дальнем прибежище железной клетки.