Яд и корона. Негоже лилиям прясть (сборник) - стр. 51
Вся стойкость Жанны, все ее самообладание разом исчезли. Она зарыдала, повернулась к графу Филиппу и, увидев на его лице улыбку, бросилась в его объятия с криком:
– Филипп!.. Филипп!.. Наконец-то, наконец-то я снова с вами.
Уж на что была жестокосердной графиня Маго, и та почувствовала легкий укол в сердце, ибо дочь бросилась не к ней, а к мужу, чтобы в его объятиях рыдать от счастья.
«Но ведь я сама этого хотела, – подумала Маго. – Главное, чтобы они помирились, чего же мне еще. Слава богу, дело успешно завершено».
– Филипп, ваша супруга устала, – произнесла она. – Отведите ее в ваши апартаменты. Ужин вам подадут туда.
И когда молодые люди прошли мимо нее, она тихо добавила, обращаясь к одному только Филиппу:
– Я ведь говорила, что она вас любит.
Графиня Маго следила взглядом за молодыми супругами, которые направились к двери, тесно прижавшись друг к друга. Затем она махнула рукой Беатрисе, приказывая ей незаметно следовать за ними.
Глубокой ночью, когда графиня Маго, желая вознаградить себя за пережитые волнения и усталость, доканчивала свою шестую, и последнюю, трапезу, к ней в опочивальню, сдержанно улыбаясь, вошла Беатриса.
– Ну? – спросила Маго.
– Ну, мадам, приворотное зелье подействовало сильнее, чем мы могли надеяться. Сейчас они спят.
Маго задумчиво откинулась на подушки.
– Слава тебе, господи, – произнесла она. – Вот мы с тобой и воссоединили вторую королевскую чету.
Глава IV
Дружба служанки
И начались недели, принесшие королевству относительный покой. Враждующие партии встретились сначала в Аррасе, затем в Компьене, и король обещал вынести свое решение относительно графства Артуа еще до Рождества. Северные бароны, временно утихомиренные, разъехались по своим замкам. Поля лежали черные, пустынные; в овчарнях жались в кучу озябшие овцы. В безмолвии зимы дремали французские деревни.
Наступили самые короткие в году дни; декабрьские зори расползались над землею дымом, словно где-то поблизости нехотя горел лес, еще одетый зеленой листвой. Ночной мрак рано спускался на королевскую резиденцию в Венсенне, со всех сторон окруженную бором.
Послеобеденные часы Клеменция посвящала вышиванию. Она дала обет вышить напрестольную пелену, изображавшую рай. Праведники разгуливали среди апельсиновых и лимонных деревьев под безупречно лазоревым небом; рай этот до странности походил на неаполитанские сады.
«Королевой становятся не для того, чтобы быть счастливой», – часто думала Клеменция, повторяя про себя слова своей бабки Марии Венгерской. Не то чтобы она была несчастлива в прямом смысле этого слова, даже оснований быть несчастной у нее не имелось. «Просто я поддаюсь дурному чувству, – твердила она себе, – и, неблагодарная, еще смею не возносить хвалу нашему Создателю за все, что он мне дал». Но Клеменция не могла понять, откуда эта усталость, эта печаль, эта тоска, не оставлявшая ее с утра до вечера.
Разве ее не окружили тысячью забот? Рядом с ней постоянно находилось не меньше трех придворных дам, выбранных из самых благородных семейств королевства, и они выполняли любое ее желание, предупреждали любое ее движение, подавали, вдергивали нитку в иголку, держали перед ней зеркало, причесывали ее, набрасывали ей на плечи накидку, как только становилось прохладнее…
Самые прославленные менестрели, сменяя друг друга, рассказывали ей о приключениях короля Артура, рыцаря Ланселота и Золотую легенду, повествующую о житии святых.