Ябеда - стр. 50
Его слова подобны пощёчине. Я силюсь понять, чем хуже Ники. Почему ту он удочерил, а меня ненавидит всеми фибрами души? Но больше всего добивает реакция мамы. Она снова занимает сторону мужа.
— Дорогой, ты прав! — Цокая каблучками, мать спешит за своим толстяком и даже не обернётся. — Тасе уже завтра восемнадцать, и она может…
Съехать? Исчезнуть? Перестать действовать на нервы? Я не слышу, чем заканчивается разговор старших, да, если честно, и не особо жажду узнать. Осознание собственной ненужности кирпичом ложится на сердце, и непрошеные слёзы катятся по щекам. Как же я и сама хочу уехать отсюда куда угодно, лишь бы больше никогда никого из этого дома не видеть!
В расстроенных чувствах возвращаюсь в комнату. Обняв подушку, делюсь с ней своими переживаниями, а потом засыпаю. Дурацкий день! Дурацкая жизнь!
Я вскакиваю посреди ночи от резкого грохота. Так гремит во время грозы, но звёзды за окном ярким сиянием намекают, что непогода здесь ни при чём. Уже хочу снова заснуть, как звук повторяется и, кажется, становится только громче. По телу будоражащими волнами расходится страх. От понимания, что в этом крыле дома я совершенно одна, и вовсе спирает дыхание. Вскочив с кровати, запираю комнату на ключ и, прислонившись к двери ухом, с опаской прислушиваюсь к шуму, который, как назло, даже не думает стихать, правда, всё отчётливее напоминает стук — отчаянный, безнадёжный, словно прямо сейчас кто-то ищет спасения, ломясь во все подряд закрытые двери. Жуткие картинки в голове сменяются неотвратимой потребностью прийти на помощь. Вопреки здравому смыслу отпираю дверь и шагаю в неизвестность. По тёмному коридору иду на звук. Чтобы не упасть, держусь за стену. Наверно, будь я поумнее, позвала бы на помощь. Жаль, дельные мысли приходят в голову слишком поздно.
Я почти не дышу, когда странный звук приводит меня к бассейну. Ненавистная глубина, дежурный свет с тусклым оттенком синего, запах сырости и безнадёги — хватает привычных вещей, чтобы всё внутри скукожилось от страха. Но стоит найти возле двери Савицкого, и ноги начинают подкашиваться.
Согнувшись в три погибели, Гера сидит на белоснежном кафеле и из последних сил дубасит кулаком по пластиковому контейнеру для сырых полотенец. Недолго думая, нахожу выключатель и врубаю свет на полную. Хочу возмутиться безобразным поведением Геры, но мысли трансформируются в истошный визг, когда я замечаю на полу тонкие ручейки крови.
Мой крик на мгновение приводит Савицкого в чувство. Гера, раскачиваясь из стороны в сторону, приподнимает голову и пытается сконцентрировать внимание на моей персоне. Я же шарахаюсь от парня, как от чумы: его лицо всё в ссадинах и синяках, а кровь из носа хлещет как из ведра.
— Боже! — борюсь с подступающей к горлу тошнотой и всё же возвращаюсь к Савицкому. — Что случилось? Кто тебя так?
Гера сглатывает и затуманенным взглядом смотрит перед собой, продолжая бессвязно мычать.
Не знаю, как он в таком состоянии добрался дома, но чувствую: ещё немного, и Гера отключится — от боли или от потери крови, не важно! Сейчас я единственная, кто может ему помочь.
Судорожно смотрю по сторонам, но, как назло, не нахожу ни одного полотенца, ни чистого, ни использованного. Что уж говорить об аптечке? Быть может, она где-то и есть, но я ума не приложу, где её искать. А между тем лужа крови под ногами Савицкого становится всё больше.