Я знаю твой секрет - стр. 20

— Пятнадцать секунд, — напоминает Барин.

— Не, ну чё вы сыкло-то такое? — даже слезаю со своего насеста, призывно разведя ладони. — Рука, нога, плечо — выбирайте. Или очко у всех жим-жим?

— Это такая шутка? — Марьяша, кажись, готова удариться в истерику.

Мда. Впрочем, с ней всё было понятно с самого начала: единственное опасное, что эта дура когда-нибудь держала в своих изнеженных пальчиках — пилочка для ногтей.

А как рвалась, как рвалась!

Так рьяно сосала, словно в чемпионате участвовала. А всё для чего? Для того, чтобы заручиться моим покровительством, получив шанс оказаться здесь. Оказалась. И чё?

— Тридцать секунд, — Барин всё больше и больше разочаровывается. — Неужели никто?

Ага. Пацан, ожив, нерешительно тянется к револьверу, замирает в нескольких миллиметрах, набираясь храбрости, и...

Увы.

— Это дикость, — качая головой, отступает он. — Я ответственности за чужую жизнь на себя не повешу.

— Тогда какого хрена ты выполз из своей норы, слабак? — хмыкаю. — Сидел бы в ней дальше, жопу грея, пока мамуля пирожки стряпает и слюни сыночке-корзиночке подтирает.

Грублю, включив мразь, намеренно. Вдруг получится замотивировать поца. Порой таких нужно лишь слегка расшевелить, а там уже человек сам втягивается, разок прочухав эндорфиновый приход.

Однако с этим такой подход не работает. Чтобы кого-то разозлить, надо чтобы этот кто-то хоть какую-то гордость имел.

— Сорок пять секунд.

— Да вырубай таймер, — с досадой отмахиваюсь. — Очевидно же, что партия бракованная попалась. Ещё немного и обосрутся. Сорян, куколка, — прицыкнув, киваю Белинской. — Думал, повеселимся, а оказалось, что мы попали на утренник в детском саду.

Аврора ничего не отвечает, зато лениво поднимается с кресла и походкой от бедра подходит к столу, беря револьвер. Взвешивает его, примеряясь, разглядывает.

— Можно я попробую? — спрашивает у Барина и, получив невербальное разрешение, оборачивается на каблуках ко мне. Прицеливается в грудную клетку, сощурив один глаз, и... нажимает на курок.

Испуганный визг Марьяны и тихий щелчок вернувшегося на место спускового крючка оповещает, что в каморе оказалось пусто.

Ух, пронесло.

— Ну хоть у кого-то есть яйца, — одобрительно аплодирует Барин, когда та с тем же античным спокойствием кладёт оружие на место.

— Не, ну я с тебя валяюсь! — присвистываю то ли с возмущением, то ли с восхищением, чувствуя как по венам с утроенным азартом забурлила разгорячившаяся кровь. Эффект кратковременный, но охрененный. Стоящий любого риска. — Сразу в сердце? А чё не в голову? Ну чтоб наверняка.

— Ты в претензиях?

— Да не, не в претензиях. Делись: как ощущения?

— А как должно быть?

— Вставило?

— Не особо.

— Че, серьёзно?

— А что вставлять-то должно?

— Осознание собственной власти над кем-то. По меньшей мере.

— С холостым патроном? Какая-то такая себе власть получается.

— Холостым? Уверена?

— Ну не боевой же. Ты, конечно, идиот, но не настолько, чтоб позволить себя нашпиговать.

— Эй, — вот прям праведно негодую. — А вот недооценивать меня не стоит! Да будет тебе известно, я мочился на ДПСника, прикинувшись обдолбанным. За что загремел в обезьянник.

— Зачем?

— Эм... в смысле, зачем? Потому что такую задачу поставили. А я ради бабок и не на такое пойду.

— Так ты тоже играешь?

— Естественно.

— Круто. Значит, ты ещё более долбанутый, чем я думала.