Я жила в плену - стр. 15
Минут через тридцать супруги явились в жандармерию, Мари увидела Викторию в дальнем углу просторного помещения, и стены словно бы раздвинулись, давая ей дорогу. Зрение несчастной матери помутилось, слезы хлынули ручьем, и на усталом лице отразилась глубокая печаль пополам с неистовым восторгом.
Виктория стояла неподвижно, сунув руки в карманы джинсовой юбки, и как будто терпеливо ждала соприкосновения с двумя людьми, которых не видела больше десяти лет. Жак Савиньи держался сдержаннее жены: он шел, отстав от нее на несколько шагов, и кивал жандармам, а когда встретился взглядом с Викторией, едва заметно прищурился и на его лице мелькнула тень сомнения.
Она ведь так изменилась… Белокурые волосы потемнели, густая челка доходила до резко очерченных бровей. Пухленькая малышка из его воспоминаний исчезла, спряталась за стройной взрослой женщиной, которую с неистовой радостью обцеловывала его жена.
В свете исключительных обстоятельств Виктории позволили вернуться домой. Жандармы приняли две жалобы, которые позже рассмотрит судья. Младший лейтенант Робье предупредил родителей Виктории, что в скором времени ей, возможно, придется снова побывать в отделе расследований.
Молодая женщина устроилась на заднем сиденье подержанного «пежо», через несколько минут ее сморила усталость, и она уснула, прижавшись щекой к холодному стеклу. Всю дорогу до маленькой живописной деревни в горах, где на опушке леса стоял их дом, Мари наблюдала за дочерью в зеркале заднего вида. Она изучала складочки и выпуклости, как океанограф, пребывающий в экстазе от потрясающего открытия в морских глубинах.
Жак вел машину, не отвлекаясь от дороги. Этот молчун, человек темперамента скорее угрюмого – как большинство савойских крестьян, – просто не понимал, как реагировать на возникшую ситуацию.
Древний автомобиль сильно затрясло на ухабистой гравийной дороге, которая вела к дому Савиньи, и Виктория, проснувшись, заметила, что на стекло из уголка ее рта натекла тонкая струйка слюны. Жак поставил машину перед крыльцом на газоне, поделенном пополам дорожкой из плитняка.
Контуры старого каменного дома резко выделялись на фоне ярко-синего неба. Деревянные панели выцветшего коричневого цвета и поросшая мхом черепица придавали ему печальный и одинокий вид; на заднем плане высились прямые ели – как любопытные жирафы, наблюдающие за прибытием нового соседа. Терраса с парапетом из того же тусклого дерева, что ставни и двери, нависала над открытым гаражом, похожим на пасть голодного людоеда. Справа к дому лепилось что-то вроде амбара: чуть осевшая крыша и массивная каменная кладка выдавали его преклонный возраст – явно старше остальных построек.
Мари и Виктория прошли по дорожке к крыльцу, а Жак тем временем запер металлическую калитку. Мать погладила дочь по волосам, взлохматила челку, и Виктория тут же поправила ее, избегая сияющего взгляда Мари Савиньи. Жак прошел между женщинами, прервав краткий момент болезненной неловкости, и отпер входную дверь.
Внутри пахло медом, вчерашней едой и пылью. Взгляду Виктории открылась гостиная с массивным деревянным столом в центре. В глубине комнаты, слева, на полке над камином стояло несколько безделушек, а у стены справа, на темном комоде, плотно столпились статуэтки святых и иконки. Над комодом висело большое овальное зеркало, отражавшее бледный свет из застекленной двери и заполнявшее тишину комнаты унылыми тенями.