Я за тебя умру (сборник) - стр. 5
Некоторые из рассказов, собранных в «Я за тебя умру», Фицджеральд считал превосходными и был глубоко разочарован – скорее по личным, нежели по финансовым причинам, – когда их отвергли редакторы, ожидающие от него все новых историй о веселых сборищах и прожигателях жизни, о холодных красавицах и тоскующих по ним обаятельных юношах. Профессиональный писатель с университетской поры, он без устали редактировал свои сочинения, продолжая совершенствовать их даже после того, как новелла или роман выходили в печати. Его собственный экземпляр «Великого Гэтсби» пестрит сделанными от руки пометками и поправками от первой страницы с посвящением до теперь уже хрестоматийных заключительных абзацев.
Фицджеральду хотелось, чтобы труд, вложенный им в эти рассказы, был вознагражден. Ему хотелось, чтобы их опубликовали. Он старался этого добиться. Однако большинство из них написаны в то десятилетие, когда он уже не хотел, чтобы его исправляли. В начале карьеры он не придавал чужим поправкам такого значения; иногда редакторы вносили их в текст без ведома автора, что его раздражало, и иногда, в важных случаях, он настаивал на своем. В 1922 году он жаловался, что у него ушли «тонны бумаги» на переписку с Робертом Бриджесом, редактором «Скрибнерс мэгэзин», по поводу слов «черт побери» в рассказе «Хрустальная чаша» (но его фраза «Черт побери этих нуворишей!» осталась на слуху). В 1930-х Фицджеральд проявлял все меньше готовности принимать сокращения, смягчения и прочую санобработку – даже когда за эти поправки ратовал один из его старейших друзей и агент-профессионал высокого класса Обер и даже когда на них просил согласиться Гингрич, чья помощь в издании рассказов о Пэте Хобби долго помогала Фицджеральду держаться на плаву и в финансовом смысле, и по части публикаций. Он предпочитал оставить эти рассказы в запасе до лучших времен. Возможно, проживи он дольше, они наступили бы еще при его жизни.
Никто не описал свои худшие времена лучше, чем сделал это сам Фицджеральд в откровенном и до предела самокритичном триптихе «Крушение» (1936). Переоценка ценностей, на которую он отважился, проникла и в эти рассказы: человек, угодивший в психбольницу и отчаянно старающийся оттуда выбраться, в «Кошмаре»; писатель, круто меняющий свою литературную карьеру, в новелле «В дороге вдвоем»; оператор и кинозвезда, прозревающие за рамки своего успеха и жаждущие чего-то большего, в «Я за тебя умру»…
В нескольких рассказах из этого сборника Фицджеральд исследует новые возможности, открывшиеся в 1930-х перед женщинами, – и границы этих возможностей: коммивояжер миссис Хэнсон в новелле «Спасибо за огонек», занимающиеся сексом подростки Люси и Элси, очевидные любовные приключения Кики в «Игре в офсайде». Традиционный сюжет с браком оказывается под угрозой, от «Поклона Люси и Элси» остается сложная смесь одобрения и презрения, вызванных свободными нравами молодежи, а в сценарии «Грейси на море» они одновременно высмеиваются и благословляются.
То, что на правах главных героев в четырех рассказах сборника выступают врачи и медсестры, имеет явную связь с жизнью Фицджеральда в этот период. Кое-какие мрачные детали из этих «медицинских» рассказов – «Кошмар», «Ну, и что вы сделаете?», «Циклон в безмолвном краю» и «Женщины в доме» – позаимствованы из случившегося с автором на пути к «крушению» и после него, когда Фицджеральд и Зельда непрерывно боролись с болезнями.