Я – ярость - стр. 23
– Мамочка, ты грустная, – говорит Бруклин (невнятно, потому что во рту у нее кусок блинчика). Элла радуется, что это сказала сестра – ведь от пятилетней девочки это не звучит оскорблением.
– Мне снились плохие сны, – признается мама и улыбается Грустной Маминой Улыбкой.
– И мне! – кричит Бруклин, будто это что-то хорошее.
– И мне, – бормочет Элла. Потому что это правда.
Мама притягивает Бруклин к себе и обнимает (наверное, это очень липко), а потом приглаживает маленькие, еще детские волосики на лбу. Элла только смотрит, ее лицо застывает в некрасивой гримасе. Ей невыносимо, что мама больше не обнимает ее так, – и в то же время Элла сознает, что обязательно отшатнулась бы от подобной попытки вторгнуться в ее личное пространство.
– Всем время от времени снятся плохие сны. – Голос у мамы мягкий, нежный и чуточку глухой. – Просто постарайся думать сегодня о чем-нибудь радостном.
– А можно мы сегодня купим замороженный йогурт, когда будем ехать домой?
Мама вздыхает, предвещая отрицательный ответ.
– Вряд ли, милая. Весь этот сахар для тебя вреден, к тому же ты совсем не берешь себе йогурт, а просто наливаешь в стакан сладкий топпинг.
– А мне нравится йогурт, – не удержавшись, говорит Элла. Конечно, ей вовсе не нужно мамино согласие: она может приехать в магазин в любое время, когда захочется, и купить замороженный йогурт на деньги, которые получила, подрабатывая няней.
Мама встряхивается и выворачивается из цепких объятий Бруклин.
– Может, завтра. А сейчас уже пора в школу.
Они спешат на выход, и мама, хмурясь, смотрит на солнце, а потом нащупывает в сумочке большие солнцезащитные очки. Элла застывает у дверцы своей машины – старой, но респектабельной «Хонды-Цивик». Она в курсе, что ей очень повезло, что у нее есть машина, и что маму, должно быть, тошнило от необходимости возить Эллу в школу (по пятнадцать миль туда и обратно) каждый день в течение полутора лет, пока Элле не исполнилось шестнадцать. И все же сейчас ее бесит, что Бруклин поедет в школу с мамой и они проведут это время вместе, пока Элла будет рулить в гордом одиночестве.
– Ты уверена, что все в порядке? – спрашивает она, придерживая дверцу рукой. Мама улыбается ей, но улыбка выходит фальшивой.
– Конечно, милая. А что не так?
И хотя Элла прекрасно знает, что не так и почему мама не должна, просто не может быть в порядке, – слова застревают в горле. Она просто кивает и садится в машину.
В тот день за обедом происходит самая странная вещь в мире.
Просто драка двух мальчишек. И все же есть в этом что-то… неправильное.
Джордан Стек в самом деле тот еще кретин и все время ввязывается в драки, так что его участие не удивляет. Но Томас Кантон – тощий бестолковый пацан, он даже пару кругов на стадионе не может навернуть, чтобы не начать хрипеть. На уроках он почти всегда молчит, а если говорит, то будто бормочет шепотом. И вот на глазах у Эллы Томас встает, со скрипом отодвигая стул, – и все недоумевают, что же на него нашло, – и бросается на Джордана, как лев на газель или, точнее, как чихуа-хуа на ничего не подозревающего младенца. Это происходит так внезапно, так дико, с такой слепой яростью, что Джордан (который куда крупнее Томаса) падает на пол между столов. Томас наваливается на него сверху, седлает и снова и снова бьет головой о землю. Ребята мгновенно стягиваются к месту драки, они как акулы, почуявшие кровь. Парни орут: «Дерись! Сражайся! Бей в ответ!», а девчонки сначала требуют, а потом уже и умоляют драчунов остановиться. Но драка не прекращается.