Я взлечу - стр. 18
– Братан, ты же понимаешь, что никто больше так говорить не будет? – спрашивает Сонни.
– Ну почему? Такое классное слово! Если кто-то облажался – сравни его с Джа-Джа Бинксом.
– О, я понял, – отвечает Сонни. – Ты полный Джа-Джа Бинкс.
Малик щелкает его по лбу. Сонни пихает Малика в плечо, и они долго обмениваются тычками и шлепками.
Все как всегда. Потасовки Сонни с Маликом – одна из немногих жизненных констант, таких как смерть, налоги и монологи Канье Уэста.
У Сонни вибрирует телефон, и Малик будто разом перестает для него существовать. Лицо Сонни светится не хуже экрана.
Я приподнимаю голову с кресла, разминаю шею.
– Кто это тебе пишет?
– Отстань, убери свой длинный нос!
Я чуть наклоняюсь вперед, пытаясь разглядеть имя в диалоге, но Сонни гасит экран. Замечаю только, что после имени идет смайлик с глазами-сердечками. Поднимаю брови.
– Сэр, ничего не желаете мне рассказать?
Сонни быстро оглядывается, будто боясь, что нас кто-то подслушает. Но все увлечены разговорами друг с другом.
– Потом, – все же говорит Сонни.
Он такой дерганый – значит, здесь замешан парень. Он мне признался, когда нам было по одиннадцать. Мы смотрели выступление Джастина Бибера на каком-то награждении. По мне, Бибер был ничего, но Сонни вообще с него глаз не сводил.
Вдруг он повернулся ко мне и выпалил:
– Мне… мне нравятся только мальчики.
Ничто не предвещало. Хотя как сказать… Проскакивали всякие мелочи, наводившие на разные мысли. Например, он распечатывал и прятал у себя в рюкзаке фотки Бибера. Странно вел себя с моим братом: что нравилось Трею, тем тут же начинал увлекаться Сонни; он краснел, когда Трей с ним заговаривал, а если у брата появлялась девушка, Сонни впадал в меланхолию.
Но, честное слово, я совсем не знала, что ему ответить.
Сказала что-то типа «Поняла», и все.
Вскоре он рассказал и Малику и спросил, не разрушит ли это их дружбу. Малик, по их словам, ответил: «Ты же не перестанешь из-за этого играть в приставку». Родителям Сонни тоже сказал, и они его приняли. Но, похоже, он до сих пор боится, что кто-то еще узнает и может плохо отреагировать.
Автобус останавливается на перекрестке рядом с кучкой заспанных ребят. Они ждут автобуса в школу Садового Перевала. У них идет пар изо рта.
Кертис опускает окно.
– Эй, Простейшие! Повторите-ка, что вчера базарили!
Разные школы превращают нас во враждующие группировки. Мы называем парней из школы Садового Перевала Простейшими, ну потому что проще не бывает. Они зовут нас придурками из короткого автобуса.
– Чел, иди долбись в свою леденцовую жопку, – отмахивается парень в дутой безрукавке. – Спорим, слабо слезть с автобуса и повторить?
Я фыркаю. Кеандр дело говорит.
Он замечает меня.
– Эй, Бри, малышка! Задала ты вчера жару на Ринге!
Я тоже опускаю стекло. Еще пара парней кивают мне или здороваются: «Йо, Бри, как жизнь?»
Да, обычно ученики разных школ враждуют, но память отца позволяет мне держать нейтралитет.
– Ты видел батл? – спрашиваю я Кеандра.
– О да! Респект, королева.
Видите? В нашем районе я авторитет. Все меня уважают.
Но стоит автобусу доехать до Мидтауна, и я никто и ничто.
В Мидтауне, чтобы тебя заметили, нужно быть кем-то выдающимся. Гением. Там как будто все только и делают, что пытаются друг друга превзойти. Всех заботит, кто получил главную роль в спектакле или концерте. Кому досталась награда за лучшее эссе или рисунок. У кого шире всех диапазон голоса. Это как конкурс красоты, только на стероидах. Либо ты лучше всех, либо ты никто.