Я тебя не знаю - стр. 40

– Я хочу! Все же это прежний ты. А потом что?! Я буду разгребать последствия твоих попыток, когда ты все вспомнишь? Успокаивать детей, снова объяснять им, почему я и ты …

Пока она говорила, вода брызгала ей на платье, и я все же отобрал тарелку и закрутил кран.

– Давай разбираться с проблемами по мере их поступления. Пока что я мою посуду, а ты иди в душ. Представь, что у тебя появился сосед.

– То есть ты не уйдешь к матери?

– Нет.

– Почему, черт возьми? Она такая же чужая для тебя сейчас, как и мы все… но она, по крайней мере, тебя любит.

– А здесь, значит, меня не любят?

– Я не то хотела сказать…, – Женя смутилась, а я усмехнулся, понимая, что все она то сказала. Человек в ярости всегда говорит правду.

Продолжал рассматривать ее лицо и думать о том, что у нее действительно потрясающие глаза. В них отражается каждая эмоция, и у меня от подрагивания ее верхней губы в паху простреливает и в горле пересыхает.

– Мне интересней здесь с вами… с тобой. Ты очень красивая, Снежинка… Не знаю, какой ты была раньше, но я понимаю, почему прожил с тобой двадцать лет. Я, наверное, любил тебя, как одержимый.

– Наверное, когда-то любил, – тихо сказала и медленно выдохнула, а я провел пальцами по ее щеке, и она вздрогнула от прикосновения. От её реакции по телу прошла волна тока, и я, зарывшись в ее волосы на затылке, потянулся к губам, продолжая смотреть в зеленые глаза и чувствовать, как меня уносит. И ощущение такое, что с крыши собрался прыгнуть, а вот сколько этажей в здании, не знаю… но уверен, размажет меня там внизу всмятку. Моя и не моя одновременно, и я… сам не знаю, кто я. Но целовать её – необходимость. Как жажда глотка кислорода. И чувство такое, что давно не целовал, и от этого скулы сводит, словно уверен – прикоснусь губами к губам, и все вывернется с изнанки на лицо. Но она тут же резко оттолкнула меня от себя, а я в каком-то безумном порыве сильно привлек к себе за затылок, не отпуская и падая… падая вниз.

– Я могу вызвать полицию, – в глазах появился яростный блеск.

– Вызывай, – с вызовом глядя на нее и проводя большим пальцем по нижней губе.

Швырнула тарелку в раковину и, тяжело дыша, смотрит мне в глаза.

– У меня, черт тебя раздери, Авдеев, есть своя личная жизнь. Ты ее ломаешь… ты все опять ломаешь. Откуда ты только взялся опять? Как же я тебя…

Не договорила, обошла меня и, прихватив сотовый со стола, хлопнула дверью кухни. Видимо, отправилась звонить своей «личной жизни» и объяснять, почему не выйдет пригласить его к себе или приехать к нему. От мысли об этом пальцы сжались в кулаки совершенно непроизвольно и захотелось свернуть шею тому козлу, который за время моего отсутствия валялся в её постели. И сверну. Увижу ублюдка и откручу голову. Да! Я её не помнил… но у меня в висках пульсировало, что эта женщина принадлежит мне, и черта с два я так легко отойду в сторону. Особенно зная, что она ко мне не равнодушна. Я это каждой порой чувствовал, каждым нервом. Подсознательно. На уровне голых инстинктов.

Теперь я сам мыл тарелки и складывал наверху в шкаф. Тер мочалкой. А перед глазами проклятая шторка, я дергаю ее туда-сюда, а она, сука, прилипла и ничего мне не открывает… а за ней силуэт моей жены с каким-то мудаком в обнимку. И я понимаю, что мешаю им. И мне по хрен. Я одерну эту гребаную шторку и вскрою ему грудную клетку голыми руками. В кухню зашла Алиса. Увидев меня, тут же отвела взгляд и открыла холодильник. Милая, нежная, очень хрупкая и в тоже время словно вся в колючках, ощетинилась и всем своим видом показывает, чтоб не приближался.