Я тебя не предавал - стр. 9

— Раз язвишь, значит легче, — лыбится Мирон.

— Она же будет молчать? — спрашиваю уже серьёзно. Хорошо под обезболивающим. В голове прояснилось и даже почти не качает уже.

Прошу ещё воды. Трубочка неприятно царапает пересохшие губы, а жидкость всё ещё холодная и противная. Организм искажает вкусы и восприятие температур. Благо, это скоро пройдёт. Проходили.

— Само собой. Ты много не говори пока. Нельзя тебе. И старайся особо не двигаться, порвёшься, я так аккуратно, как она, не зашью.

— Мирный, стой, — зову, пока он не свалил с моим стаканом куда-то.

— М? — притормаживает.

— Капельницу кто ставил?

— Я. Врач расписала всё, а втыкать иголки в тебя даже приятно, — снова ржёт и уходит.

А я закрываю глаза, стараясь детально вспомнить вчерашний вечер. Это была засада. И, вероятно, тендером просто прикрывались. Конкуренты так бабки решили отбить? Потом с ними разберусь. Это не страшный враг. А вот те, кто в меня стрелял…

Мирный возвращается, ставит рядом со мной стакан и уходит в кресло. Там телек работает, я теперь легко его идентифицирую.

Отключаюсь от него и выстраиваю картинку дальше. Боль от первой пули была сильнее, фантомная отдаётся в боку и тут же отпускает. Значит, она была той самой, что чуть не унесла меня на тот свет. Вторую я вообще не ощущаю.

— Мирный, вторая пуля куда вошла? — уточняю у друга.

— По касательной.

— Ты забрал?

— Ту, что из тебя вытащили? Да, забрал. Отдам потом.

— Хорошо.

Надо самому на неё посмотрю.

Снова напрягаю память, но дальше всё плывет. Я помню боль, голоса, запах лекарств и ещё один, очень знакомый.

— Ссххх, — втягиваю воздух через сжатые зубы.

— Паш? — подрывается Мирон.

— Нормально всё, не мешай, — прошу его.

Тонкий аромат цветочного масла, тёмные волосы, болотные глаза, голос… Ира.

Это может быть она?

Блядь, это была бы самая жёсткая насмешка надо мной. Я слишком долго её любил и ненавидел, чтобы мы встретились вот так! Но она сделала выбор. И даже не соизволила сообщить мне об этом лично. Что это была за игра в любовь тогда, я так и не понял. Настолько не понравился наш первый секс? С ним понравилось больше?!

— Ммм, — от вспыхнувшей злости всё тело напрягается и взрывается болью.

— Ворон, ты чё! — подскакивает Мирный.

Часто дышу, приложив ладонь к плотной повязке.

— Обезбол нельзя больше, — говорит друг. — Сильный очень.

— Переживу, — сдавленно сиплю я, пытаясь просто перетерпеть приступ и начать снова дышать.

С этой зеленоглазой ведьмой было так же хорошо, как сейчас больно.

Выдыхаю, делаю несколько глотков воды.

— Мирный, как выглядела баба, которая меня шила? — сморгнув пелену перед глазами, смотрю на друга.

— Да я помню, что ли? — отмазывается он.

— Мирный! — рявкаю громче и снова морщусь от боли.

— Светленькая, не толстая, просто крупная. Обычная врачиха. Лет сорока, наверное. Говорю ж, не разглядывал.

— Спасибо, что спас и прикрыл, — перевожу тему.

— Забей, — хлопает меня по ноге и снова сваливает в кресло, поближе к телеку.

А я бешусь от того, что пока даже пошевелиться нормально не могу. Это старая холостяцкая привычка, всю жизнь один, если не считать сказочной осени, которая теперь, кажется, была и не про меня, а про какого-то другого Ворона, у которого за бронёй было обнаружено сердце. Нашли, выдрали с корнем. Я стал злее, циничнее, жёстче. И рассчитывать привык за столько лет только на себя, поэтому беспомощность злит до нового приступа боли в ране. Но больше меня злят воспоминания. Навязчивый цветочный запах так и стоит в носу. Надо чем-то перебить.