Я тебе объявляю войну! - стр. 20
А вечером пришёл Марк. Он был одет в футболку, обтянувшую его рельефный торс, и домашние штаны. Уверенными шагами, пройдя в комнату, он резким движением вырвал меня из кресла, в котором я читала книгу.
– Я был слишком мягок с тобой, – произнёс он, грубо швыряя меня на постель, и наваливаясь сверху. – Ты понятия не имеешь, что такое отвратительный секс. Я покажу тебе.
Глава 9.
Холод. Меня окружал арктический холод. Я лежала на дне ванны, поливаемая ледяными струями воды. Я не могла пошевелиться, все тело болело. Саднило горло, лёгкие до сих пор жгло от нехватки кислорода, ныла едва не вывихнутая челюсть, тянуло низ живота, между ног невозможно было дотронуться, да я и не пыталась. Лицо, грудь, ягодицы горели огнём от пощечин и шлепков, губы были искусаны до крови, по всему телу багровели засосы и кровоподтеки, оставленные его пальцами. Волосы слиплись в грязный ком, он использовал их вместо тряпки…
Обрывками приходили болезненные воспоминания.
Бросок на колени. Пощечина, одна, вторая, третья, резкий рывок за волосы, запрокидывающий голову…
«Твои губы сегодня будут здесь», – указал Марк на основание члена, толкнув его глубоко мне в рот, обхватив челюсть, чтобы я не сжала её, безжалостно тараня гортань. А когда его орган упёрся в горло, и я уже не могла принять ни на миллиметр больше, ублюдок, крепко фиксируя голову за волосы, зажал мне нос…
Обжигающий шлепок ладони по груди, мой крик, грубые пальцы оттягивают, щипают и выкручивают соски, пока он с силой вбивается в моё тело…
«Как думаешь, поместится сюда моя рука? – спросил он, широко раздвигая мне ноги, устраивая себе передышку после многочасового марафона. Я в ужасе пытаюсь вырваться. – Не дергайся, дрянь, а то порву!»
«Поместилась», – глумливо осклабился подонок и сжал внутри меня пальцы в кулак. Его глаза горели азартом, в них не было ни злости, ни ненависти. И это было самое страшное. Все что он делал, он делал просто потому, что мог, просто потому, что был сильнее…
Марк терзал моё тело до самого утра. Я уже не кричала, я хрипела, умоляя отпустить меня, беззвучно открывая рот в немых просьбах о прощении. Он насытился только с рассветом, когда я уже не шевелилась. Отнес меня в ванну и бросил там одну, выкрутив холодную воду на полную мощь.
Я не знаю, сколько времени я пролежала в ледяной луже под ледяным дождём. Меня обнаружила горничная, которая долго пыталась растормошить меня, поскольку я не шевелилась. Наконец, удостоверившись, что я жива, она помогла мне помыться, завернуться в полотенце и дойти до постели. Путь в несколько шагов до кровати показался мне вечностью. Каждое движение отдавалось дикой болью в промежности. Уложив меня, приговаривая что-то о молодых девчонках, падких на легкие деньги, женщина принесла горячий чай, завернула меня в одеяло и вызвала Шульца. Я знала, что больше не увижу её, что ей хорошо заплатят за молчание, хотя она и так уже сделала поспешные выводы.
Александр Янович явился в течение получаса, но не смог добиться от меня ничего. Я противилась осмотру. Хрипло кричала при попытке притронуться ко мне. Не принимала лекарств и не поддавалась никаким уговорам. А он разводил руками, не решаясь действовать силой.
– Не трогайте меня, – бормотала я в полубреду, кутаясь в одеяло, – не трогайте, пожалуйста, не надо. – Я не замечала, что плакала, что слезы пропитали подушку.